Давай начнем все с начала (ЛП)

− Я не сержусь, дорогая, − бормочет он и, приподняв ее голову за подбородок, побуждает заглянуть ему в глаза, − разумеется, не сержусь. Слушай, я подозреваю, что дальше все будет довольно запутанным, но хочу, чтобы ты помнила… я тебя люблю. И всегда буду любить. В каком бы мире или времени мы ни находились, это останется неизменным.

Рори смягчается, растягивая губы в улыбке.

− Я всегда это знала, − настаивает она, − и тоже тебя люблю.

***

Где-то час спустя после того, как она решает, что в порядке, Рори делает резкий разворот на 180 градусов и решает, что она точно… не в порядке.

Люцифер отводит ее в «Люкс», потому что пентхаус – самое знакомое ей место, в котором она сможет прийти в себя и попривыкнуть к чужому для нее миру.

Двери лифта расходятся в стороны с характерным «дзинь», и вот они уже дома – в одном из их домов, по крайней мере.

Стоя у пианино посреди комнаты, Рори начинает паниковать. Люцифер узнает все характерные признаки: ее дыхание учащается, в широко распахнутых глазах плещется тревога, ладони плотно прижаты к груди.

Точно так же она выглядела, когда они парили в небе, и он сказал, что собирается впервые отпустить ее.

− Папочка, я боюсь! – кричит Рори, сильнее обхватывая его ногами за талию, а руками – за шею.

Красные крылья трепещут и подрагивают у нее за спиной, пока все ее тело сотрясает нервная дрожь.

Люцифер лишь посмеивается. Его собственные широко раскинутые крылья величественно рассекают воздух, позволяя им парить высоко над облаками. Он смеется не над ее паникой, а, скорее, над тем, что она цепляется за него, как обезьянка, держась за него настолько железной хваткой, что даже у него перехватывает дыхание. Даже для полуангела она весьма сильная, и его просто переполняет гордость за нее. Он знает, что она готова. Они практиковались в полетах в течение нескольких месяцев, взмывая к солнцу, где он учит ее управлять крыльями и ухаживать за перьями. Он учит ее гордиться ими так, как самому ему никогда не довелось.

Теперь пришла пора, фигурально выражаясь, снять страховочные колеса и позволить ее расправить крылья – на этот раз и в прямом смысле – и полететь самой.

Он осторожно высвобождается из ее захвата и отодвигает ее от себя на расстояние вытянутых рук.

− Если ты действительно не хочешь, то, разумеется, я не стану тебя принуждать, − заверяет он ее, пока она болтает ногами в воздухе, − но ты готова, дорогая. Я знаю, что ты сможешь это сделать… и я буду рядом, чтобы поймать тебя. Я никогда не позволю тебе упасть.

Глубокий смысл его слов не ускользает от него.

Рори моргает широко распахнутыми от испуга глазами и делает глубокий вдох.

− Ладно, − в конце концов она сглатывает, и на ее лице возникает решительное выражение, − ладно, папочка, я попробую.

− Вот это моя храбрая девочка, − хвалит он, целуя ее в щеку, а затем отпускает… и смотрит, как она воспаряет.

− Аврора, − Люцифер пытается привлечь ее внимание, наклонившись, чтобы их глаза оказались на одном уровне, и положив руки ей на плечи, − просто дыши, дорогая. Я рядом.

Рори кивает, плотно зажмуриваясь.

− Рядом, чтобы поймать меня, − шепчет она.

Он растягивает губы в меланхоличной улыбке.

− Именно так, моя храбрая девочка, − напевно произносит он, − я никогда не позволю тебе упасть.

Он видит, как двигается ее горло, когда она сглатывает и, сделав еще три успокаивающих вздоха, наконец открывает глаза. Они блестят в полумраке и больше не выглядят затуманенными паникой и не сфокусированными. Ее дыхание возвращается в норму, тело расслабляется.

− Сыграй мне что-нибудь, − просит он, бросив быстрый взгляд на пианино.

Она кивает, благодарная за это отвлечение, что, разумеется, входило в его намерения. Он знает ее лучше, чем она знает саму себя. Ему прекрасно известно, что делает ее счастливой и успокаивает − от черной соски (не розовой), когда она была малышкой, до дней на пляже теперь, когда она уже подросток.

Она садится за пианино, порхая пальцами по клавишам, и начинает играть.

Начальные ноты «Сердцем и душой» разносятся по пентхаусу, и Рори весело усмехается ему, наигрывая этот простой мотив. Она жестом приглашает его присоединиться к ней, что он и делает, касаясь ее плеча своим, когда берется за исполнение чуть более сложной части мелодии. Он смотрит, как их пальцы скользят по клавишам в идеальной гармонии, чувствуя стеснение в груди при воспоминании о всех тех случаях, когда играл с ней или с ее матерью.

Он помнит, как играл, а Хлоя сидела рядом с ним, держа совсем крошку Рори на руках и осторожно двигая ее маленькими пухлыми ручками в такт музыке, воркуя при этом «какой у тебя талантливый папочка». Он помнит, как учил Рори в детстве, помогая развивать ее природные таланты, пока она не научилась играть почти не хуже него. Он помнит все уроки, когда он просто лопался от гордости или, наоборот, в гневе устремлялся прочь − когда они оба в гневе устремлялись прочь: взрывные, упрямые и слишком похожие друг на друга для своего же собственного блага.