Давай надеяться на лучшее

Прошло уже три месяца с тех пор, как я стала мамой, и сегодня вечером я отлучусь от Ивана – впервые за его жизнь. Я полна ожиданий. Встревожена. Возбуждена. Полна противоречивых чувств. Я хочу этого, но не хочу этого. Как бы там ни было – в половине седьмого это произойдет. Цель – побыть вне дома три-четыре часа. Выпить шампанского с подругами на девичнике. Отвлечься ненадолго он бессонных ночей, беспокойных вечеров, чувства вины и изоляции.

У одной из моих лучших подруг девичник. День мы провели катаясь на пони, я – с Иваном в слинге на животе, вспотевшая и все время немного отстающая. Когда подруги состязались на ипподроме, я сидела в сторонке и кормила грудью. Радостно махала в камеру, пытаясь скрыть тоску и желание снова принадлежать к компании взрослых. Я тоже хотела выпить алкоголя из пластмассовых стаканчиков. Я тоже хотела сидеть в кабриолете. Но не могла. Я кормлю грудью. Я за рулем. Я ответственно отношусь к своей родительской роли. Я делала вид, что меня это не огорчает. Но на самом деле дико завидовала тем, кто участвовал в состязаниях без младенца на животе. От зависти мурашки бегали по телу.

В последнее время я все чаще испытывала почти навязчивое желание отдалиться от Ивана – если не разорвать, то хотя бы растянуть связывающие нас узы. Всего лишь ненадолго. Всего лишь чуть-чуть. Всего лишь очень даже прилично. Естественно, я ни с кем об этом не говорю, даже с тобой. Но меня это волнует. Меня огорчает, что я не стану естественным образом той теплой любящей мамой, какой я себя представляла. Меня тревожит, что я, возможно, вообще не пригодна, чтобы быть чьей-либо мамой. Боюсь, что во мне это не заложено, я не справлюсь. Я переживаю по поводу того, что все то, из-за чего ты переживал до того, как мы забеременели, на самом деле касается не тебя, а меня.

Я испытываю панику от того, что я – единственная, кто может его утешить, когда он плачет, меня душит мысль о том, что с нынешнего момента и навсегда он будет привязан ко мне. Я жаловалась и выражала свое недовольство, четко выражая свое желание уйти и встряхнуться, и ты пытался мне помочь. Подбивал меня куда-нибудь пойти, попить кофе с подругой, прогуляться или съездить в конюшню. Я говорила, что обязательно, скоро я этим займусь. Но почему-то из этого ничего не выходило. Всегда находилась причина отложить. У Ивана был насморк. Или он осваивал новый навык. Или у него болел животик. Или его ничто не могло утешить, кроме моего соска во рту. Казалось, я не справляюсь ни с тем, ни с другим отношением к нему. Я мечтаю побыть отдельно от него, но не могу быть отдельно от него. Я чувствую себя, как в плену, но начинаю нервничать, стоит ему отдалиться от меня всего на несколько метров. У меня гнетущее предчувствие, что так теперь и будет. Я никогда не смогу быть спокойной без него, никогда не смогу расслабиться рядом с ним.

С равноправием между родителями дело до сих пор обстояло неважно. Я стыжусь этого, чувствую себя феминисткой-неудачницей. До рождения Ивана я была совершенно уверена: мой ребенок уж точно будет чувствовать себя одинаково защищенно с обоими родителями. Он будет питаться и молоком, и смесью из бутылочки, а его папа и мама смогут ощущать спокойствие и свободу и вместе с ним, и отлучаясь от него. Ночные дежурства мы справедливо поделим между собой, каждому выпадет возможность сладко поспать в убеждении, что второй в этот момент держит ситуацию под контролем. Каждый будет отдыхать не реже, чем через день. Потом он появился, и все смешалось. Полный облом – вот что это такое.

Иван не пьет молоко из бутылочки, он плюется и шипит, а плач усиливается по мере того, как усиливается голод. А я не выдерживаю, когда он плачет – что у меня на руках, что у тебя. Стремительно, как ветер, я подскакиваю, беру его у тебя и засовываю ему в ротик сосок. Когда ты спокойно указываешь мне на то, что ситуация не улучшится, если я не дам тебе возможность хотя бы попробовать справиться самостоятельно, все во мне разрывается на части. Я знаю, что ты прав, но я не могу. Это просто не получается. В те редкие моменты, когда я уходила из дома, я посылала тебе эсэмэски каждые десять минут. И когда ты честно сообщал мне, что он плачет, я тут же со всех ног кидалась домой. С отчетливым чувством провала и обещанием самой себе никому об этом не рассказывать. Все было задумано не так. Я вижу, как мои подруги с детьми того же возраста спокойно передвигаются за пределами дома, встречаются с друзьями, приходят на совещания на работе, а некоторые даже решаются выпить вина. Сама же я без конца кормлю грудью и борюсь с дополнительным стрессом, который охватывает меня даже при попытке прогуляться до мусорного контейнера во дворе. Все это совершенно постыдно. Все вышло совсем не так, как я планировала.