Давай надеяться на лучшее

Из жизненных историй, которых я никогда раньше не слыхала, я узнала, что ты был осторожным ребенком, куда более замкнутым, чем твой экстравертный старший брат. Я слушала, когда твой папа рассказывал, как он не мог заинтересовать тебя теми же делами и занятиями, которые так нравились твоему брату. Он рассказал, как ты плакал, когда он вез тебя с горки на багажнике своего велосипеда, как ты хотел слезть и вернуться домой к маме. Я слышала, как твой папа рассказывает о симбиозе между тобой и мамой. «Он был маминым сыном, у вас всегда были особые отношения», – сказал твой отец, вероятно, обернувшись к твоей маме за кухонным столом. Я узнала, что ты сидел с ней дома до пяти лет. Твоя маленькая кроватка стояла у них в спальне, в ногах их кровати. Ты и твоя мама обычно пекли вместе печенье, читали сказки Туве Янссон о Мумми-троллях, проводили больше времени дома, чем на улице. Я узнала, что ты порой начинал плакать, когда тебя в раннем детстве сажали на газон возле дома. Я услышала, как ты временами боялся отца, его буйного темперамента и громкого голоса – ты никоим образом не походил на своего старшего брата. Ты был самым тихим из детей, мыслителем, много о чем-то размышлял и всегда прекрасно играл один. Ты был умным – «он был умнее нас всех», – сказал твой папа, и я слышала, как он то и дело прерывался, чтобы поплакать, и потом громко сморкался в бумажные полотенца, стоящие на столе.

Твоя мама просидела молча большую часть разговора. Сейчас она стала молчаливее, чем раньше. Ее горе не переливается через край, как у твоего отца, но меня не покидает чувство, что оно разъедает ее изнутри. Вид у нее измученный, и с каждой нашей встречей она становится все тоньше. Раз за разом, извиняясь, выходит на балкон покурить. Стоит там в темноте и думает о чем-то. Я сочувствую ей, мне хотелось бы найти способ если не утешить, то хотя бы поддержать ее, но я не знаю, как. Дать утешения я не могу, самой завести разговор мне трудно. С твоим папой проще. Он говорит почти беспрерывно. Плачет и говорит, иногда смеется, снова плачет. Жесты его по-прежнему размашисты. Из всех нас он более всего похож на самого себя даже в горе. В кухне, сидя с церемониймейстером, которая слушала и записывала, он, кажется, на мгновение ожил, рассказывая о тебе и твоем детстве.

В нарисованной ими картине я так отчетливо увидела тебя перед собой. Тоненького мальчика в очках с мышино-серыми волосами, по-простому подстриженными дома, и большими синими глазами. Задумчивый и любопытный малыш, который не желал ложиться по вечерам, хотел сидеть рядом со взрослыми, когда у них был праздник, который много читал и много размышлял. Обо многом тревожился. И более всего хотел тишины и покоя.

Так странно, что мы с тобой совсем не говорили о твоем детстве иначе как фрагментарно. Слушая слова твоего отца, я недоумевала, как это могло пройти мимо меня за годы нашей совместной жизни. Меня потрясла мысль, что я, возможно, никогда не спрашивала тебя о твоем прошлом. Или просто ты не хотел об этом говорить?

Вспоминаю первую неделю нашего знакомства, которую мы по большей части провели в постели в твоей по-спартански обставленной квартире возле заставы Хунштуль. Вспоминаю, как ты однажды ни с того ни с сего стал утверждать, что у тебя нет травмирующих переживаний из прошлого, – я еще тогда подумала, что ты, вероятно, живешь в отрицании. Помню, ты рассказывал об очках, которые ненавидел – и как ты был счастлив, когда в шестом классе смог носить линзы. Помню, ты упоминал мимоходом, как в старших классах продавал друзьям самогонку, которую прятал в своей комнате, помню твои слова о пьянках и о той канаве, в которую ты упал по дороге домой, о драке, которую тебе удалось предотвратить. Больше я ничего не помню. Мы просто не разговаривали об этом, или все дело во мне? Что тебе было известно о моем детстве? О разводе и переезде, о скандалах, болезни и смерти? Я не могу вспомнить ни единого разговора о моем детстве. Потому ли, что я считаю – оно не повлияло на мою взрослую жизнь? Сегодня я чувствую себя из-за этого полной идиоткой. Что все это говорит о нас – о тебе и обо мне, – что мы просто опустили эту часть нашей истории, когда познакомились. Возможно, это говорит о том, что мы больше жили настоящим, чем прошлым и будущим. Может быть, это говорит о том, что никого из нас не радовала эта тема для разговора? Или это вообще мало о чем говорит.