Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

Всё больше литовцев съезжалось в Москву. Еще не был решен вопрос о месте для временного пребывания литовского правительства. И когда Саломее Нерис, Гире и Венцлове предложили перебраться в Пензу, отойти от бомбежек и тревог, привести в порядок мысли, они охотно согласились. А почему бы и не пожить им в этой самой неведомой Пензе две-три недельки, пока окончательно не станет ясным — где надлежит быть им в месяцы или… годы войны?

Вот они и приехали в Пензу, и Муромцев уже на другой день встретился с ними в гостинице «Московская».

Дмитрий очень обрадовался их приезду. Товарищи по профессии, люди одного с ним цеха. И большие мастера, у которых есть чему поучиться. Ему нравились все трое: Антанас Венцлова своим поразительным умением держать себя в руках, широтой кругозора, значительностью четко и ясно выраженных мыслей; Людас Гира — неуемной энергией, живостью, которой он значительно превосходил своих; молодых друзей, мягкостью и контактностью характера… А к Саломее Нерис он сразу же почувствовал щемящую сердце нежность.

Быстрее всего Дмитрий сдружился с Гирой. Они перешли на «ты». Стали встречаться каждодневно и много и горячо говорили о назначении писателя в дни войны, и уже намечали планы своей писательской деятельности в Пензе.

Венцлова был вежлив, неизменно дружествен, но пока не больше.

А с Саломеей отношения никак не налаживались. Она дичилась Дмитрия, всё больше молчала, хмурилась, и в печальных глазах ее читался всё тот же недоуменный вопрос: «Что нужно тебе от меня?»

Глава седьмая «ЛОВЛЯ ЖЕМЧУГА»

Всё больше красно-черных составов проходило через Пензу, иногда мимо, не сбавляя хода на зеленый глаз семафора, но чаще задерживаясь на много часов на одном из далеких резервных путей. И шли они всё дальше и дальше на восток.

Пенза больше не принимала эвакуированных. Трещала по швам, как старый чемодан, который пытаются набить пожитками, ровно вдвое превышающими его вместимость. И всё же кое-кому удавалось прорваться через все рогатки и оградительные препятствия, расставленные горисполкомом и милицией, и испытать счастье потерпевшего кораблекрушение, наконец-то ощутившего под ногами твердую землю.

Тут не обошлось без «интриг» и решительных действий, предпринятых отделом по делам искусств.

В отличие от своего предшественника, Королев полагал, что пушки не в состоянии заглушить голос муз. И свою задачу как руководителя отдела он видел не только в сохранении драгоценного фонда мастеров искусств, так сказать, до лучших времен, но и в максимальном расширении этого фонда и, главное, в незамедлительном вторжении искусства в военную действительность. Поэтому он энергично поддержал и идею Евгения Бегака создать оборонный театр миниатюр, и Федора Петровича Вазерского, бесстрашно замахнувшегося на — шутка сказать! — оперный театр, пусть пока хозрасчетный, без стационара, но с оркестром, хором и даже балетом, и Николая Илларионовича Чарского, организующего всё новые и новые эстрадные бригады.

В лице Муромцева Константин Васильевич встретил единомышленника и верного помощника, неутомимого и жадного до работы.

Что же касается Дмитрия, то он, дорвавшись наконец до настоящего дела, готов был работать хоть по двадцать пять часов в сутки.

Он говорил Тасе:

— Знаешь, это ни с чем не сравнимо — знать, что ты нужен. И не только знать, но видеть, что твои замыслы не остаются втуне, а превращаются в конкретную реальность. Черт его знает, но, пожалуй, что-то похожее я испытывал только в юности, когда организовывал пионерские отряды… Мы с Королевым превратились в «ловцов жемчуга».

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Очень просто: мы ищем для Пензы нужных, талантливых людей. Ты только посмотри, что происходит возле театра!

Да, на это стоило посмотреть. Почти каждый день с красно-черных составов, застрявших на Пензе-II, в город проникали актеры, певцы, художники, музыканты, эвакуируемые в глубокий тыл. Утомленные долгой дорогой, почти всегда голодные, некоторые в состоянии глубокого шока, приходили они к театру, чтобы встретиться с товарищами по профессии, узнать новости, помыться и, может быть, получить горячий обед.

— Ну, как тут у вас? Не бомбили?

— Как, и затемнения нет?

— И театр работает? Открываете сезон?.. Просто не верится!

— Кто у вас худрук? Вольмар?.. Ну как же, как же, я с ним два сезона работала… А где его можно найти?

— Опера организована? На хозрасчетных началах? Кто? Вазерский! Здравствуйте, Федор Петрович, дорогой. Не узнаете? Ну конечно, я сейчас на ведьму похожа…

— Сало и масло у вас можно купить? А где базар? Близко? Говорите, прямо за театром… Пальто я захватила совсем новое… На жиры хочу обменять.

— Неужели ни одного налета?.. А нам-то говорили, что Пенза сгорела.

— Товарищи, а что, если мне здесь остаться? Будет какая-нибудь работа?

— Нет, нет, не уговаривайте! Подальше от этого ужаса. Куда угодно, но только подальше.

— Выскочила в чем мать родила… К счастью, на машину попала… Говорят — последняя… А Курантовского на моих глазах…

— Так где же всё-таки базар?