Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

Летчик оказался майором, командиром эскадрильи. И шлем Василька ему тютелька в тютельку! Словно по заказу. Майор просиял и снял с руки золотые часы.

— Возьмите, пожалуйста. Очень точные. Швейцарские.

Тася и Дмитрий подняли его на смех.

— Да вы же, товарищи, меня от срама великого избавили. Никогда этого не забуду! Позвольте хотя бы адрес ваш записать.

— Вот это правильно. Рады будем получить от вас весточку.

И весточка пришла. Посылка с шоколадом. С тем самым горьковатым, особенно питательным — для летчиков. Килограммов пять, наверное. Целое богатство. И записочка: «Ребята собрали для вашей дочурки. Примите с моей горячей благодарностью». Вот так-то!

Что же касается виновника всей этой шлемо-шоколадной эпопеи, то есть самого Василька, то он год спустя еще раз посетил Муромцевых. И опять без предупреждения… Уже привычно постучал в знакомое окно:

— Откройте. Это я, Василек.

И в комнату вошел совсем другой человек. Таким мог бы быть старший брат Василька. Лицо его утратило нежную округлость. Побледневшее и обветренное, оно приобрело законченность, твердость, быть может даже жестокость. От уголков рта потянулись ниточки морщин, губы потеряли свою яркость. И синь глаз словно бы чуть притушилась.

На погонах — четыре звездочки, а на кителе — ордена Красного Знамени и Красной Звезды.

— Ого! Уже капитан. И боевые награды. Поздравляю тебя, Василек, — говорил, обнимая гостя, Дмитрий.

— Добавь: уже без зубов и рука плохо пока слушается.

— Ранен?

— Всяко было. А у вас, кажется, без перемен? Как родители, Тасюта? От Митьки что-нибудь имеется?

— Митя от тебя отстал — всё еще лейтенантом воюет. Мама пишет редко: трудно им приходится. Да ты о себе расскажи.

— А что рассказывать? Воевать учился. Да недоучился — в госпитале долго провалялся. А сейчас прибыл на переформирование, машины новые получаем.

Говорил как-то нехотя, отрывисто. Голос потерял свою сочность, стал резким и чуть сипловатым.

— Интересуетесь, как я воевать учился? Да очень обыкновенно… Знаешь, как мальчишек плавать учат: в воду бросят, и изволь плыви. Так вроде бы и я…

Полк, в котором служил Василек, был направлен на Волховский фронт. Первый воздушный бой. Поднять истребители навстречу приближающимся бомбардировщикам врага… Первое звено — лейтенанта Тезавровского. В воздух! «Ишачок» Василька пробегает взлетную полосу и, воинственно задрав короткий тупой нос, с угрожающим ревом — вот я вас сейчас! — набирает высоту. Назад и вниз Василек не смотрит. Только вперед. А впереди и выше синь, усыпанная крошечными поблескивающими крестиками, и всё нарастающий гул. А вот в шлемофоне — абсолютная тишина. Почему?.. Не успел об этом подумать — еще круче набрал высоту, чтобы сверху, ястребом, упасть на один из этих уже желтеющих крестов. И тут оглянулся. И увидел, что один, совсем один идет на сближение с десятками «юнкерсов» и сопровождающих их «мессершмиттов»… Целая воздушная армада! А он, Василий Тезавровский, один как перст. Но и об этом уже нельзя было подумать. Прямо под ним проплывал огромный самолет, и Василек нажал гашетку и клюнул его железной струей в самый хвост. Но и над ним уже нависла смерть. Две смерти сразу! Два «мессера» расстреляли его короткими очередями из своих сдвоенных пулеметов. Тяжелый удар по руке, чуть пониже плеча, и рука повисла. Обожгло глаза, и стало темно, как в подземелье. Успел подумать, что вот и кончился первый и последний его бой. И тут инстинкт принял на себя руководство поступками летчика.

Незрячий, действуя только левой рукой, он выбросился из кабины и летел сквозь черную бездну, а потом рванул кольцо, услышал где-то над собой хлопок парашюта и… прозрел. В глазах мучительная, разъедающая боль, но он видит… Видит много ниже свой истребитель в дыму и бледном пламени, а еще ниже — поднимающуюся навстречу сине-желтую, слепящую и всё расширяющуюся ленту реки, и зеленые берега ее, и темный гигантский утюг лесного массива. И жив, и не слепой. Вот это дела! И стал уже действовать сознательно, противясь сильным порывам ветра, сносящим его прямо в Волхов. Попробовал управиться со стропами одной рукой. Не получилось. Ухватился за стропы зубами. Они захрустели, но Василек еще крепче стиснул челюсти. До берега всё же не дотянул и плюхнулся в реку. К счастью, совсем неглубоко. А когда кое-как освободился от парашюта и тяжело шагнул к берегу, его остановило грозное восклицание: «Стой! Стреляю!» Два красноармейца, выйдя из-за кустов, очень точно навели дула винтовок ему в грудь. «Братцы! Я свой… советский!..» — закричал Василек. «Стой! Руки вверх!» Он поднял левую. «Обе подними. До трех считаю…» Правая висела плетью. «Не могу… я ранен… летчик… офицер…» — «Раз… Два…» И вдруг понял, что вот сейчас, в следующую секунду, его застрелят. И от отчаяния и полнейшей своей беспомощности яростно выругался. Крепкий мат прозвучал как пароль. «А и вправду свой!» — удивился красноармеец и опустил винтовку…