Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам

Жан тоже в следующем году приехал в Москву. Уже прилично знал русский. «А ты не собираешься стать коммунистом? Как Жаклин?..» Он чуть пожал плечами: «Но я думаю, что это не так обязательно. Я ничего не смыслю в политике. А если остаться просто честным человеком?» — И обезоруживающе улыбнулся. А улыбка у него была совсем особенная — какая-то тихая, едва трогающая уголки глаз и губ. Мы с ним хорошо проводили время в те часы, которые оставались у него от занятий в залах белого румянцевского особняка. Он готовил диссертацию по Белинскому. А Тася даже с ним подружилась, с нашим рассудительным и немногословным Жанчиком, хотя и относилась к нему покровительственно, как и подобает старшей… И вот выясняется, что он вовсе даже и не Жан, а «мадмуазель Полетт», то есть подпольщик, активный участник Сопротивления. И посылает нам свой привет…

А Жан, окончив военную школу, носил погончики младшего лейтенанта и командовал взводом одного из пехотных полков. Школа, которую он окончил, ничего общего с Сен-Сиром[51] не имела и не привила Жану трепетной любви к военной карьере. Напротив, он нетерпеливо считал дни, оставшиеся до демобилизации, и командовал своим взводом так, как будто бы продолжал играть в оловянные солдатики. Но началась война, та самая «странная война», которая долгие месяцы вдохновляла карикатуристов «Канар аншенэ́»[52] и строителей фортификационных сооружений линии Мажино. Французская армия отсиживалась в окопах. Отсиживался и Жан со своим взводом. В землянках, отрытых на берегу Рейна, между Страсбургом и Виссенбургом. Сыро. Холодно. Тоскливо. Вокруг, куда ни посмотришь, — поля. Сперва зелено-желтые, потом просто желтые и, наконец, присыпанные снегом.

Так прошла вся зима, и война действительно казалась «странной», ибо противник был совсем рядом, на том берегу не слишком широкой реки, и нет-нет возникала ленивая перестрелка, и потерь почти не было, а бомбы, которые иногда роняли «юнкерсы», были с пропагандистской начинкой — довольно глупыми листовками, сочиненными в ведомстве доктора Геббельса. И Жану, как и большинству французов, казалось тогда, что «странная война» вот-вот так же странно кончится вничью и он отправится в Париж, чтобы продолжать образование.

И в самом деле он попал в Париж. Но как! Пешим ходом, в результате стремительного, если не сказать панического, отступления полка, в котором он служил. Да, после того как весной 1940 года гитлеровские войска прорвали бельгийский фронт, война перестала быть «странной». Немцы наносили удар за ударом, рассекая оборонительные линии и зажимая танковыми клещами разъединенные воинские части французов. Танки появлялись совсем не оттуда, откуда их ждали. Небо Франции полностью оккупировал «Люфтваффе». Беспрерывно бомбились дороги, забитые отступающими войсками и беженцами. Во взводе Жана уже шесть человек убито и много ранено. Жан вел остатки своего взвода по Большим бульварам Парижа. Пытался убедить себя, что не всё еще потеряно, что Гамелен, Вейган и другие генералы имеют какой-то стратегический план и в конце концов осуществят его. Но отступление продолжалось. Прошли еще 180 километров к югу от Парижа. Ну, и попали в окружение. Жана послали в разведку. Маленький городок Ля-Ферте-Але. Кажется, всё спокойно. Утомленные солдаты спят. Бодрствуют лишь Жан и капрал. И вдруг рассвет взрывается железным грохотом. Танки. Но не с севера, откуда их ждали, а с юга.

Быть может, наши, прорвав немецкие порядки, устремились к нам на помощь? Увы, это враг! И он уже на улицах города. Жан приказал солдатам: разбегайтесь, ребята, кто куда сможет. А сам не успел удрать, — во двор дома, где он находился, ворвался немецкий мотоциклист. Жан перемахнул через забор и залег в малиннике. Ему представилось, что он играет в индейцев, как в детстве, в своем Бальбини. Пригревало солнце. Сильно пахло созревшей малиной, а над головой настойчиво гудел шмель, а не самолет. Но буквально в двух шагах, за забором, были немцы. И они могли запросто пристрелить французского офицера, притаившегося под кустами малины. Раздумывая над тем, как же избежать нежелательной встречи, Жан пощипывал душистую ягоду и, неожиданно для себя, крепко заснул. А когда проснулся, был уже вечер, а над ним стоял француз, очевидно владелец сада, и изумленно его разглядывал:

— А я думал, что вы убиты, лейтенант… Что вы тут делали?

— Ел малину, потом спал. А теперь собираюсь подмазать пятки и дать деру…

— Думаете, так просто? Всюду боши. А мне некуда вас спрятать. О, черт! Но если я вам дам гражданскую одежду и вам повезет…

— Я готов рискнуть.

— Тогда подождите.

Владелец сада принес поношенный костюм, рубашку, туфли. Получил взамен офицерскую форму, каску, бинокль. Пистолет Жан оставил себе.

Склонились над картой.

— Имейте в виду, вчера вечером боши уже достигли Луары. Они нас расколотили. Увы, Гамелен — не Жоффр, а Вейган и в подметки не годится Фошу. Да, не те времена! А ведь я, лейтенант, дрался под Верденом и должен заметить…

Жан поспешно переодевался. Вежливо сказал: