Давайте все убьем Констанцию

– Десять тысяч. Иисусе. Это меня нашли в корзинке, плывшей по Нилу. Я упал с холма со скрижалями. Я тушил неопалимую купину. «Спустите псов войны», – сказал Марк Антоний, и я спустил их множество. Знакомы ли мне все эти чудеса? Ночами не сплю, стучу себя по голове, чтобы шарики с винтиками встали на место. Бывает, ответ уже вертится на языке, но поворот головы – и треклятые шарики раскатились в стороны. Вы уверены, что не вспоминаете ни отрывков, ни фотографий на стене? Вот ведь загадка!

– Вы перехватили мои слова. Я сюда явился не просто так, а по следам. Может, за тем человеком, что звонил вам снизу.

– Каким человеком?

– Констанцией Раттиган.

Я подождал, пока у него перед глазами рассеется туман.

– Какое она имеет к этому отношение? – удивленно спросил Раслер.

– Может, это известно ей. Когда я ее в последний раз видел, она стояла в отпечатках собственных ног.

– Думаете, она может знать, чьи это лица, что значат эти фамилии? Погодите. За дверью… Наверняка это было сегодня. Не может быть, чтобы вчера. Сегодня она сказала: «Отдай их!»

– Что отдать?

– Черт, да много ли здесь такого, что может кому-то понадобиться?

Я взглянул на фотографии на стенах. Клайд Раслер проследил мой взгляд.

– На кой они кому-то сдались? – пожал плечами Раслер. – Не стоят ни гроша. Даже я сам не знаю, какого черта я их здесь развесил. Чьи-то жены или прежние подружки?

– Сколько у вас экземпляров каждой?

– Не хватит пальцев, чтобы сосчитать.

– Ясно одно, Констанция хотела, чтобы вы их отдали. Она ревновала?

– Констанция? Бывают хулиганы на дорогах, она была постельной хулиганкой. Желала сгрести всех моих красоток и растоптать их, порвать, сжечь. Давайте. Приканчивайте вино. У меня дела.

– Какие, например?

Но он снова заправлял пленки в проектор, зачарованный тысячью и одной ночью из прошлого.

Я прошел вдоль стены, поспешно списывая в блокнот все имена, потом попросил:

– Если Констанция вновь придет, дадите мне знать?

– За снимками? Я ее сброшу с лестницы.

– Так же выразился еще один человек. Только скинуть хотел в преисподнюю, а не на второй ярус балкона. Почему вы хотите ее сбросить?

– Должна быть причина, так? Не помню! Как вы сказали, зачем вас сюда принесло? И как вы меня назвали?

– Клайд Раслер.

– Ах, да. Он. Мне как раз пришло в голову. Известно ли вам, что я отец Констанции?

– Что?!

– Отец Констанции. Думал, я вам уже говорил. Теперь можете идти. Спокойной ночи.

Я вышел, оставив за закрытой дверью неизвестно кого и фотографии на стенах – неизвестно чьи.

Глава 24

Спустившись, я прошел в начало зала и посмотрел вниз. Потом шагнул в оркестровую яму, достиг задней стены и заглянул за дверь, в длинный вестибюль, с ночной тьмой в конце перспективы и еще более глухой тьмой там, где были заброшенные гардеробные.

Мне захотелось выкликнуть имя.

Но что, если она откликнется?

Далеко, в конце черного коридора, мне почудилось гудение невидимого моря или реки, протекавшей где-то в темноте.

Я выставил вперед ногу, но тут же ее убрал.

Снова услышал, как темный океан бьется в бесконечный берег.

Потом повернулся и двинулся назад сквозь великую тьму, из оркестровой ямы в проход между рядами без единого зрителя, торопясь к желанному выходу, за которым ждало манящее вечернее небо.

Я поднес невероятно крохотные туфельки Раттиган к ее отпечаткам и опустил их строго в след.

И тут я почувствовал на плече руку моего ангела-хранителя.

– Вернулся из царства мертвых, – проговорил Крамли.

– Можешь это повторить, – сказал я, уперев взгляд в широкую красную дверь Китайского театра Граумана, где плавали в темноте все эти киношные создания. – Она там, – пробормотал я. – Хотел бы я знать, как ее оттуда извлечь.

– Динамит, привязанный к пачке купюр, сгодился бы.

– Крамли!

– Прости. Я забыл, что мы говорим о Флоренс Найтингейл[76].

Я отступил. Крамли стал разглядывать крохотные туфельки Раттиган в следах, оставленных давным-давно.

– Не совсем похоже на рубиновые туфельки[77], – заметил он.

Глава 25

Мы ехали по городу, было тепло и тихо. Я попытался описать огромное черное море у Граумана.

– В кинотеатре есть большой подвал с гардеробными, может, там хранятся какие-то вещи с двадцать пятого, тридцатого года. Я чувствую, она, вероятно, там.

– Побереги слова, – отозвался Крамли.

– Кому-нибудь нужно спуститься и проверить.

– Боишься пойти один?

– Не то чтобы.

– Это значит, боишься будь здоров! Заткнись и не мешай вести машину.

Скоро мы добрались до жилища Крамли. Он приложил мне ко лбу холодное пиво.

– Держи, пока не почувствуешь, что мозги прояснились.

Я послушался. Крамли включил телевизор и стал перебирать каналы.

– Не знаю, что хуже, – сказал он, – твоя болтовня или местные телевизионные новости.

«Отец Шеймас Раттиган», – сказал телевизор.

– Слушай! – крикнул я.

Крамли переключил канал обратно.

«…Собор Святой Вибианы».

Статический разряд, «снег».

Крамли стукнул проклятый ящик кулаком.

«…Естественным причинам. Ему сулили должность кардинала…»

Снова пурга. И телевизор дал дуба.

– Я собирался вызвать мастера, – сказал Крамли.

Мы оба уставились на телефон, призывая его зазвонить.

Оба мы подпрыгнули.