Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Им, конечно, повезло друг с другом. И ещё непонятно, кому больше.

Вне всякого сомнения, Маяковский рано или поздно и сам окончательно сменил бы кисть на перо. Бурлюк вспоминал:

«У него были способности к рисунку: он схватывал характер, делал шаржи, сотрудничая ими в юмористических журналах. Но живопись требует постоянного физического труда, методичной работы… Ко всему этому у Маяковского не было склонности».

Да, рано или поздно это бы произошло. Но в том, что это произошло рано, заслуга только и именно Бурлюка. Именно Бурлюк дал Владимиру Владимировичу несколько основополагающих вещей.

Первое — это направление. Маяковский не «застрял» в символизме, он почти сразу стал футуристом, и это новаторство, этот задор оказались для него чем-то родным и близким. Второе — Бурлюк сразу дал Маяковскому остро необходимую любому начинающему творцу уверенность в себе. Ведь именно неудача в первых поэтических опытах подтолкнула Маяковского к занятиям живописью. Поэтому обратная смена кисти на перо произошла быстро и успешно. «Маяковского он поднёс на блюде публике, разжевал и положил в рот», — писал о Бурлюке Вадим Шершеневич. О финансовой поддержке я даже не буду писать, предоставив чуть позже слово самим друзьям. В том, что они были именно друзьями, несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в возрасте, сомневаться не приходится. Раки по гороскопу, они понимали друг друга на глубинном, интуитивном уровне.

Сам же Бурлюк в лице Маяковского обрёл соратника в борьбе со старым искусством, причём соратника яркого, харизматичного, боевого и несравненно более талантливого (тут, конечно, уместнее написать: гениального), чем он сам. Именно Маяковский стал гвоздём любых последующих совместных выступлений — и очень быстро начал зарабатывать больше самого Бурлюка. Став кумиром, практически идолом — насколько это возможно было тогда, — Маяковский никогда не открещивался от дружбы с уже эмигрировавшим «отцом российского футуризма». Даже тогда, когда само слово «футуризм» начало становиться ругательным. Да, опубликованы слова старшей сестры Маяковского, Людмилы Владимировны — якобы после возвращения в 1925 году из поездки в Америку брат сказал им с Ольгой, что Бурлюк — уже не Бурлюк, а Бурдюк. Но Людмила Владимировна не любила никого из друзей брата и даже заявляла, что Маяковский вообще не был футуристом. В 1968 году в ЦК КПСС от неё поступило письмо с просьбой закрыть музей поэта на Таганке, в которое «будет паломничество для охотников до пикантных деталей обывателя. Волна обывательщины захлестнёт мутной волной неопытные группы молодёжи, создаст возможность для “леваков” и космополитов организовывать здесь книжные и другие выставки, выступления, доклады, юбилеи и т. п. Кручёных, Кирсановых, Бурлюков, Катанянов, Бриков, Паперных и пр., а может быть ещё хуже — разных Синявских, Кузнецовых, духовных власовцев, Дубчеков, словом, предателей отечественного и зарубежного происхождения». Людмила Владимировна была очевидно предвзята.

Её словам о «Бурдюке» можно противопоставить слова Ольги Фиаловой, невестки младшей сестры Давида Бурлюка Марианны, которая много общалась с Давидом Давидовичем во время его визитов в Прагу в 1957 и 1962 годах. Ольга вспоминала слова Бурлюка о том, что именно Маяковский в 1925 году категорически не советовал ему возвращаться на родину, понимая, что там происходит. Так что и слова старого приятеля Маяковского, Владимира Вегера (Поволжца), о том, что поэт, вернувшись из Америки, охарактеризовал Бурлюка как «предпринимателя», «подрядчика», «антрепренёра» и «богача» (а сам Маяковский был при этом пролетарием), вряд ли стоит воспринимать без поправки на время. Антрепренёром и прекрасным организатором Бурлюк был и до того, организация выступлений друга была для него делом естественным. Да и сам Маяковский всегда был рад заработать, тем более в твёрдой валюте. О «богаче» говорить вообще смешно — в конце 1920-х и в 1930-х Бурлюкам порой нечем было платить за квартиру, за отопление. Даже на еду и метро денег не всегда хватало. Красноречивее всего говорят фотографии — по сравнению с дореволюционными фото «американский» Бурлюк того времени — стройный и худощавый.