Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

Приятельские отношения Издебского и Бурлюка (на втором «Салоне» Издебский даже представил его скульптурный портрет) были несколько омрачены эпизодом невозврата картин после второго «Салона». Дело в том, что ещё по результатам первого «Салона» Издебский понёс убытки, которые после второго только усугубились. «Издебский задолжал за первый “Салон” 4000 рублей и теперь живёт более чем скромно», — писал Василий Кандинский Габриель Мюнтер 9 декабря 1910 года, а 30 ноября того же года сообщил ей о том, что на ряд работ с «Салона» был наложен арест, чтобы покрыть долги. Уже после окончания работы второго «Салона», 27 августа 1911 года, Давид Бурлюк писал Кандинскому и Николаю Кульбину о том, что не может получить назад свои работы.

Через некоторое время оба они, и Бурлюк, и Издебский, оказались в Америке. Лично там они не общались, но несколько раз обменялись письмами. Как видно из них, от былых обид не осталось и следа.

После Одессы «Салон 2» переехал в Николаев (11 апреля — 1 мая) и Херсон (13–31 мая). Тем временем в Санкт-Петербурге открылась 2-я выставка картин общества художников «Союз молодёжи», в которой приняли участие Давид и Владимир Бурлюки. Бурлюк рассматривал «Союз молодёжи» как удобную выставочную площадку, довольно скептически относясь к сдержанным в творчестве и не слишком активным петербуржцам. Рассказывая о том, как «бубновалетцы» были представлены в Петербурге, он писал 9 июня 1911-го Кандинскому: «Это москвичи и примесь петербуржцев, со всеми их недостатками — это филиальное отделение Москвы — школа для петербургских талантиков, этакая торгово-миссионерская станция». Тем не менее, в отличие от Михаила Ларионова, который тоже сблизится на время с «Союзом», но позже рассорится, связь Бурлюка с ними только крепла. Хотя, безусловно, москвичи были в своём творчестве ярче и радикальнее петербуржцев, и выставка это наглядно продемонстрировала.

Вскоре в Москву переберётся и Давид Бурлюк — успешно окончив Одесское художественное училище, он поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества.

Глава четырнадцатая. МУЖВЗ. Встреча с Маяковским

«Будучи уже художником с определённым “стажем”… я, в год моего знакомства с Маяковским, выдержал конкурс в Московское училище живописи и зодчества. <…> Я учился в натурном классе, Маяковский же работал в соседнем фигурном», — вспоминал Давид Бурлюк. К осени 1911 года, когда Бурлюк поступил в училище, оно почти утратило свою репутацию либерального учебного заведения. К этому привёл целый ряд событий, случившихся на протяжении первого десятилетия прошлого века.

Безусловно, российская система художественного образования никак не способствовала ни возникновению, ни развитию авангарда — все новые движения возникали вне её и вопреки ей. Оплотом консервативных художественных сил была Петербургская академия художеств, которой руководили академисты и передвижники. В Московском училище живописи, ваяния и зодчества сложилась группа преподавателей, отличавшихся либерализмом и даже симпатизировавших, например, импрессионизму. Группировались они вокруг Валентина Серова и Константина Коровина. После ухода в 1908 году из училища Валентина Серова последним оплотом свободы стала мастерская (портретный класс) Коровина, учащиеся которой ориентировались на новейшие течения французской живописи. Тем временем в училище начался процесс преобразования его в «Московскую академию художеств», что требовало ужесточения порядков и творческой «академизации». Протесты учащихся против новых порядков не замедлили последовать.

Конфликты учеников с преподавателями и руководством училища бывали и раньше. Осенью 1902 года после выставки ученических работ на полгода лишили права посещения классов Сергея Судейкина и Михаила Ларионова — их работы сочли непристойными. Весной 1903-го из училища были исключены Владимир Татлин и Георгий Якулов. В 1904 году за драку были отчислены Пётр Львов и Артур Фонвизин. Конечно, драка — случай исключительный. Основной претензией со стороны преподавателей было чрезмерное увлечение учеников «французами».

С работами Сезанна, Ван Гога и Гогена учащиеся могли познакомиться не только у Щукина. Они могли видеть их репродукции в журналах, находившихся в библиотеке училища. С «заразой» модернизма руководители училища справиться так и не смогли.

Если преподаватели предъявляли ученикам претензии в повальном увлечении новейшими живописными исканиями — «после перца школьные харчи не по вкусу, хоть бросай преподавание», — то ученики обвиняли преподавателей в том, что «эти добрые и милые, но уже утомлённые люди» не были способны воодушевить их и дать необходимые навыки в живописи. «Там, по существу, не преподавали, а “наблюдали” за учащимися», — вспоминал Александр Шевченко. Правда, Шевченко не удовлетворило преподавание и в парижской Академии Жюльена. Возможно, у него были на то основания — он был единственным учеником в истории МУЖВЗ, которого зачислили при поступлении сразу в последний, натурный класс.