Давид Бурлюк. Инстинкт эстетического самосохранения

В своей биографии Борис Лавренёв писал о том, что «микробы стихотворной заразы обволакивали меня каждое лето, с седьмого класса гимназии и до первых студенческих лет, в поэтической обстановке Чернодолинской экономии графа Мордвинова. Перед моими глазами были два дурных примера: мой одноклассник Коля Бурлюк, младший из знаменитых Бурлюков, и совсем ещё юный, в рваной черной карбонарской шляпе и чёрном плаще с застёжками из золотых львиных голов, похожий на голодного грача Владимир Маяковский. Я с восхищением глядел в рот Коле, когда он, картавя, “бурлюкал” стихи, но старался уберечься от заразы. Для меня, как и для Маяковского, ещё не был решён вопрос: вступать ли на тернистый путь поэзии или просто поступить в Училище живописи, ваяния и зодчества?»

Первые свои стихотворения Николай Бурлюк опубликовал в сборниках «Студия импрессионистов» (1910) и «Садок судей» (1910). «Садок судей», напечатанный на оборотной стороне дешёвых комнатных обоев, без «ятей», знаков препинания и с использованием массы неологизмов, был гораздо более провокационным и вызвал негативную реакцию. Например, Валерий Брюсов назвал его находящимся «за пределами литературы», сдержанно похвалив, однако, некоторые стихотворения Николая Бурлюка и Василия Каменского. Нужно сказать, что стихотворения Николая Бурлюка отличались от стихотворений других авторов — они были гораздо более лиричными, сдержанными, даже тихими. Как ни старался автор «выдавить» из себя что-то футуристическое — у него это не получалось. Но деваться было некуда — авторитет и железная воля братьев не оставляли возможности идти другой дорогой, хотя он и попытался. В мае 1911-го Николай Бурлюк пишет Валерию Брюсову письмо:

«…Вы отчасти знаете меня по нелепому “Садку судей“, а теперь я вынужден просить у Вас той нравственной поддержки, которую я давно ищу. <…> Я просто сомневаюсь в своем поэтическом даре. Я боюсь, что мой взгляд на себя слишком пристрастен. Поэтому я прошу Вас сказать мне — поэзия ли то, что я пишу, и согласны ли Вы, если первое правда, быть моим учителем».

Мы не знаем, как ответил на это письмо Брюсов — и ответил ли вообще, — но точно знаем, что Валерий Яковлевич в ученики Николая не взял. И тогда Бурлюк-младший вошёл в круг Николая Гумилёва, в «Цех поэтов». Гумилёв благосклонно относился к исканиям Николая, хотя в отзыве на всё тот же «Садок судей» написал, что «из пяти поэтов, давших туда свои стихи, подлинно дерзают только два: Василий Каменский и В. Хлебников, остальные просто беспомощны». Гумилёву же принадлежит и ставшее известным двустишие:

Издаёт Бурлюк
Неуверенный звук.

Метания Николая Бурлюка были довольно жёстко раскритикованы Бенедиктом Лившицем. Идти против семьи и друзей не хотелось, да и смысла в этом не было — ведь именно участие в «будетлянских» проектах было способом заявить о себе. И Николай продолжит публиковать свои стихи в сборниках — и стихи эти будут совсем не вязаться с названиями этих сборников: «Дохлая луна», «Затычка», «Молоко кобылиц»… Даже с «новоязом» у него не очень получалось. Точнее, почти совсем не получалось — в отличие от старшего брата. Нужно сказать откровенно — Давид Давидович, хоть и ставший навсегда «отцом российского футуризма», тоже был не всегда последователен в своей приверженности новизне — и в литературе, и в живописи, зачастую представляя на выставки сугубо реалистические работы даже в самые «футуристические годы».

Поэт Вадим Шершеневич, примкнувший в 1912 году к новаторам в литературе, писал: «У Николая Бурлюка попадались неплохие, хотя совсем не футуристические стихи. Но можно ли было с фамилией Бурлюк не быть причтённым к отряду футуристов?!» Михаил Матюшин в своих воспоминаниях «Русские кубофутуристы» отмечал: «Поэт Николай Бурлюк был талант второстепенный, но он много помогал братьям в теоретизации их живописных затей. Это был несколько мечтательный, но жизнерадостный молодой человек».

Зато в программных статьях в защиту братьев и друзей и во время выступлений на многочисленных диспутах Николай Бурлюк был по-настоящему резок и решителен. И всё же отказался подписать самый резкий по тону футуристический манифест «Идите к чёрту», открывавший альманах «Рыкающий Парнас» (СПб., 1914), резонно заявив, что «нельзя даже метафорически посылать к чёрту людей, которым через час будешь пожимать руку».

После окончания в феврале 1914 года Санкт-Петербургского университета, где в одно время с ним на естественном отделении физико-математического факультета, а затем славяно-русском отделении историко-филологического факультета учился Велимир Хлебников, Николай на некоторое время уехал в Москву — в Сельскохозяйственный университет. Наверняка он не хотел попасть под мобилизацию. Но уклониться от армейской службы всё же не удалось — в 1916 году Николай Бурлюк был мобилизован на правах вольноопределяющегося. И сразу же попал в самую гущу военного хаоса.

В своём письме матери и брату от 18 марта 1917 года Николай писал: