Давид Седьмой

В разные периоды ему помогали Кан и Флор, но с ними он не был абсолютно откровенен и держался настороже. Именно к матчу Ботвинника с Бронштейном относится история, когда Саломон Михайлович Флор всю ночь анализировал отложенную позицию, доложил чемпиону мира результаты анализа, отправился вместе с ним на доигрывание, чтобы за пару минут до возобновления игры узнать, что тот записал иной ход.

Бронштейн длительное время жил у Вайнштейна, и можно представить, что единомышленники говорили не только о партиях Андерсена и Филидора.

Если Бронштейн откровенно приводит слова Вайнштейна, что когда он, Дэвик выиграет матч у Ботвинника, «мы поможем Болеславскому тоже стать чемпионом», можно только догадываться, какие беседы остались за кадром. Разборам шахматных кланов, получаемым привилегиям, заговорам, сплавам, подсказкам, действительным и мнимым, без всякого сомнения, посвящалось не меньше времени.

Михаил Моисеевич не забывал своих обидчиков и помнил, кто и что сказал или написал о нем на протяжении всей жизни. Давид Ионович тоже собирал и хранил все высказывания о себе и не забывал ничего.

Случалось, обидчики меняли свое отношение к нему, и соответственно менялось к ним отношение Бронштейна. Он крайне нелестно отзывался об Анатолии Карпове, пока двенадцатый чемпион мира, встретив Бронштейна где-то заграницей, не начал расспрашивать его о жизни, здоровье и вообще был сама любезность.

Бронштейн тут же сменил гнев на милость: «Справедливости ради, скажу, что с годами он стал играть интереснее, да и как человек, по-моему, изменился в лучшую сторону».

Имя тринадцатого чемпиона мира Бронштейн в наших разговорах упоминал обычно в сочетании «банда Каспарова» и только в конце жизни начал говорить о нем крайне уважительно. Причина проста: Каспаров написал в высшей степени комплиментарное предисловие к книге Давида Ионовича.

Спустя сорок лет после матча с Ботвинником Бронштейн повстречал на турнире в Испании Виши Ананда. «Я сразу вспомнил, как он встретил меня на молодежном турнире в Океме, – пишет Бронштейн, тренировавший в этом маленьком городке английских юниоров. – Мы уже, наверное, были знакомы, потому что Ананд с ходу спросил: “А вы что здесь делаете?” Испугался конкуренции, что ли?» – недоумевал Давид Ионович.

И в подозрениях Ботвинника, и в логике Бронштейна было немало параноидального, но не было ли больным паранойей кажущееся сейчас параноидальным время, тавро которого было выжжено на обоих?

От микробов недоверия и подозрительности, оставленных в наследство той эпохой, ни Ботвинник, ни Бронштейн так и не смогли избавиться до конца жизни.

* * *

Матч начался 16 марта 1951 года в Москве, в Концертном зале имени Чайковского, и вызвал небывалый ажиотаж. Объяснение очевидно: с одной стороны – это был матч на первенство мира в стране, где шахматы были фетишизированы, с другой – «железный занавес», воздвигнутый между Советским Союзом и Западной Европой, делал Москву крайне скудной на какие-либо зрелища вообще.

Не буду описывать ход поединка, скажу только, что за Бронштейна, как и за Таля девять спустя, болели почти все молодые. И не только. Александр Жолковский вспоминает, как его отец, доктор музыковедения, первокатегорник, побывал на девятой партии этого матча: «Папа отдавал должное совершенствам Ботвинника, как и он, доктора наук, до зубов вооруженного теорией, но его – да и многих, в том числе и меня, – волновал вызов, вновь и вновь бросаемый воплощению шахматного истеблишмента хрупким, неровным, непредсказуемым Бронтшейном.

Папа пришел возбужденный тем, как Бронштейн, потеряв фигуру и неясно на что надеясь, продолжал защищаться с такой неистовой изобретательностью, что Ботвинник, видимо ошарашенный его дерзостью, в конце концов согласился на ничью. Впечатление, сказал папа, было сюрреальное, на грани провокации, как будто Бронштейн, держась за потолок, опровергал все законы природы и общества».

Несколько лет назад были опубликованы дневниковые записи Ботвинника во время матча.

«Не смотреть на него».

«Помнить характеристику этого хитреца. Не смотреть на него».

«Помнить, с кем имеешь дело…»

О себе: «В общем – шляпа!»

«Играл тяжело и плохо. Зевков хватает. Сплошное шлепанье».

«Внимательно считать – не верить ему – он может просчитаться. Жать до конца!»

«Упираться он не умеет».

«Зря верил ему, он брал меня на пушку».

«Он взял меня на пушку! При доигрывании он сделал первый же ход пижонский, а я не взял пешки!!! Кошмар!!! Мораль – анализировать самому, а секундантов только выслушивать».

«Помнить, что партнер может и должен врать. Вперед!»

«Недостаток Бронштейна можно еще дополнить – необоснованный отказ от позиций с контригрой у партнера!!! (пугается!)».

«Всё же „Бр.“ шаблонен, хотя ловок, как Романовский».

Снова о себе: «Играл отвратительно: плохая подготовка (как идиот отказался от французской) израсходовал кучу времени и с каждым ходом наигрывал. Случайно он попался в ловушку – после этого я играл как Филя в дуду. Кошмар!»

«Филя, играющий в дуду» – комментарий к собственной игре Ботвинника, встречающийся в его дневнике не раз.