Давид Седьмой

Немало писал Вайнштейн и под собственным именем. Понятно, что место его работы открывало ему двери любого издательства. Перу Вайнштейна принадлежат книги «Меранская система в историческом развитии», «Комбинации и ловушки в дебюте», «Шахматы сражаются», «Мыслитель» – о Ласкере, «Импровизация в шахматном искусстве» – о Бронштейне.

Но лучшая его работа – знаменитая книга «Международный турнир гроссмейстеров», где, по признанию Бронштейна, Борис Самойлович написал всю литературную часть.

Анализами партий занимались Константинопольский и Фурман, но главным аналитиком был, конечно, сам Бронштейн, чье имя и стоит на обложке. Сама идея написания книги, до сих пор являющейся для многих одной из самых любимых, тоже принадлежала Вайнштейну.

Бронштейн предложил выпустить книгу под двумя именами, но Вайнштейн отказался. Это не значит, что Борис Самойлович не был честолюбивым, даже тщеславным человеком.

Юрий Авербах вспоминает, что «личностью Вайнштейн был не заурядной, скорее чем незаурядной. Книги, написанные им, неплохие, но во всех красной нитью проходит мысль: мы – умы, а вы – увы…» Действительно, почти на каждой странице книг Вайнштейна прочитывается мысль: я хоть и не гроссмейстер и даже не мастер, но тоже не лыком шит, а кое-каких гроссмейстеров и посильнее буду, а по пониманию игры – уж точно.

Этот создаваемый им образ вроде подтверждался и фактами: у кого-то на турнире претендентов секундант – гроссмейстер Бондаревский, у другого – гроссмейстер Авербах, у третьего – Симагин, у четвертого – Сокольский, а у Бронштейна какой-то загадочный Вайнштейн, вроде даже и не кандидат в мастера, но игру понимает так, что гроссмейстеры к его мнению прислушиваются.

После импровизированного опроса участников претендентского турнира 1950 года Вайнштейн был признан лучшим секундантом. Объяснение дал остроумный Найдорф: «Борис – единственный из секундантов, кто не воображает, что играет лучше своего подопечного». Даже если это было так, то не без оговорок. «Работа Бронштейна – ночью спать, утром гулять, а днем получать за доской выигрышные позиции. А моя работа – найти, как выиграть выигрышную позицию» – заявил без тени смущения Вайнштейн послу Советского Союза в Венгрии, прибывшему на один из туров.

Писал: «Что касается меня, то я как практический игрок не бог весть как силен и знаю об этом. Но в анализах и в дебютах кое-что соображаю, и Бронштейн знает об этом».

Юрий Авербах помогал на том турнире Лилиенталю. «Андре Арнольдович, – вспоминает Авербах, – выступал в турнире довольно бледно, и особых обязанностей у меня не было. Когда Бронштейн отложил партию с Найдорфом, Вайнштейн попросил меня проанализировать отложенную позицию. Результаты работы я представил ему в письменном виде, а в книге Вайнштейна весь анализ потом фигурировал как результат аналитических способностей самого Бориса Самойловича…»

* * *

Вайнштейн очень переживал, что игра превращается в соревнование на память. Вспоминая Эйнштейна, считавшего, что шахматы являются насилием одного интеллекта над другим, Вайнштейн говорил, что шахматы способствуют проявлению отрицательных черт характера, в первую очередь эгоцентризма.

Такой же точки зрения придерживался впоследствии и Давид Бронштейн, отдавая предпочтение божественной импровизации и ратуя за снижение, а то и вообще отмену спортивной составляющей шахмат: «Это было время, когда шахматы еще не превратились окончательно в спорт, поэтому в грамоте, которую мне вручили за дележ первого места, я назван “участником турнира ветеранов шахматного искусства”», – жирным шрифтом подчеркивая так нравящееся ему определение игры.

Он вытачал для себя не только одежды романтика, играющего на красоту, а не на жалкое очко в турнирной таблице, но и облачился в рубище мученика и страдальца, в котором пребывал, независимо от политической погоды на дворе.

«Нет сомнения, что в XXI веке, а быть может, и раньше предстоит возрождение культа красоты в шахматах, что они будут с каждым годом приобретать человечные, добрые черты, отбрасывая всё наносное, конъюнктурное, эгоистичное, всё, чуждое идеалам гуманизма…» – писал Вайнштейн в 1984 году с характерным пафосом.

Сравнивая с покером, пел гимн шахматам, полагая, что именно шахматам принадлежит будущее. Не будем сравнивать популярность шахмат и покера сегодня и давать оценки следующим утверждениям Вайнштейна.

«Быть может, шахматы в прошлом были игрой, но современные шахматы в своем развитии всё в большей мере приобретают черты подлинного искусства».

«Подлинные любители шахмат, а их уже миллионы против немногих, хотя и влиятельных апологетов Его Величества Очка, всегда будут превыше всего ценить гроссмейстеров за раскрытую красоту в шахматах, воплощенную в комбинации».

Вайнштейн обрушивается на академические словари, называющие шахматы игрой. Резко критикует и словарь русского языка, дающий шахматам определение «игры на доске, разделенной на 64 светлые и темные клетки, между 16 белыми и 16 черными фигурами по установленным для них правилам передвижения».