Давид Седьмой

Приводит в пример Бронштейна, называющего шахматы «не доской, фигурами и клетками, а отраслью культуры, которая по содержанию представляет собой искусство, а по форме – способы общения между собой коллективов и личностей».

Сравнивает Бронштейна с «новатором форм стихосложения Хлебниковым», а о крайне запутанном и неподъемном для начинающего «Самоучителе шахматной игры» пишет, что автор объяснил нам, что «конфликт в шахматной борьбе лежит не в отношении фигур, а в отношениях партнеров. Силовые линии, экватор – всё это было так ново, привлекательно и вместе с тем понятно…»

«Шахматный мир жив теми бесчисленными любителями, для которых шахматы – форма межчеловеческого общения. То есть средство самовыражения и эстетического восприятия в справедливом интеллектуальном соревновании с друзьями».

Подобные фразы могли быть сказаны (и говорились впоследствии не раз!) Давидом Бронштейном.

Вайнштейн предсказывал: «приходят новые времена, появились новые шахматные кумиры – ну что ж, сочтемся славою… Но импровизационное творчество Бронштейна ценят и всегда будут ценить любители шахмат за его оптимизм и здравый смысл, за стремление к гармоничному и справедливому разрешению возникающих на доске конфликтов…»

Философствовал: «эстетическое воздействие этого искусства на человека и его самовыражение в творчестве есть результат самостоятельного поиска и открытия неожиданных и эффективных связей между этими понятиями, воплощенными в шахматной комбинации»

Не жалел красок: «На каждом шагу шахматисту становятся доступны радости Колумба и Магеллана», «шахматы Давида Бронштейна, яркого представителя импровизационного жанра, – это не передвижение черных и белых фигур на плоской темно-светлой доске, это – красочное творчество в многомерном пространстве идей, в диапазоне от бетховенских страстей до мягкой улыбки Алеши Карамазова».

Комментировать эти пассажи трудно. Высокопарную бессмыслицу, наполненную патетикой и пафосом с претензией на оригинальность, советские читатели, вкус которых был атрофирован официальной жвачкой, пробегали глазами, не вдумываясь в смысл.

Ту же манеру изложения перенял Давид Бронштейн: «Хочется надеяться, что шахматы в третьем тысячелетии войдут в арсенал жизненных потребностей человека, наряду с чтением классических стихов и наслаждением музыкой…»

«Шахматное искусство еще не заняло своего места в ряду других искусств. Это легко ощутить, но нелегко объяснить».

«В храм шахматного искусства люди приходят с единственной целью – насладиться красотой комбинаций».

«В турнире претендентов на матч с М. Ботвинником в 1956 году в Амстердаме из-за заносчивого хода Cf6-d7 мне пришлось весь вечер отражать медлительные, но тем еще более чувствительные атаки Т. Петросяна. Себя хвалить не положено, но автор должен быть объективным – защищался черный король более чем героически. Воспользовавшись тем, что Т. Петросян рано обменял чернопольных слонов, черный король облюбовал для себя тихую пристань на поле h8, а остальным фигурам приказал занять круговую оборону.

И фигуры так хорошо выполнили приказание, что уже не было никакой возможности расположить их лучше. А ходить-то надо обязательно! Тогда, обозрев обстановку, король выбрал из фигур самого молодого и крепкого – коня – и велел ему гарцевать вокруг королевской пешки, ни на что, никуда, ни под каким предлогом не отвлекаясь. Так игра и тянулась.

Т. Петросян маневрировал ладьями по первой горизонтали, запугивая черных угрозой вторжения, но эффекта достичь не смог. И не удивительно – черная армия исчерпала все резервы подвижности, заняла оборону, прижавшись к отвесным скальным громадам, вроде тех, что вдоль знаменитой Военно-Грузинской дороги по пути из Орджоникидзе в Тбилиси.

Боится шахматист, когда думает, что позицию своим ходом можно ухудшить. А тут такая редкостная ситуация, что по мне так не ходил бы и вовсе. Смотрел бы ленивым взглядом и ждал из праздного любопытства, через какую горную расщелину упадет на меня тот камень или где найдут точку прорыва белые ладьи. Видимо мое настроение передалось и Петросяну. Стал он думать более обычного, а мне и думать-то некогда – осталось секунд 30 на 10 ходов.

Вдруг надоело моему противнику ходить ладьями – быстро сыграл ферзем. Сперва я даже не отреагировал, но, увидав что-то новое внутри лагеря черных, решил этого пришельца изгнать конем. Т. Петросян не принял во внимание вихревой “полет шмеля”, исполненный без злого умысла черным конем, и, не тратя ни минуты, ответил заготовленным ходом – сыграл конем с e4 на g5.

Мне стало не по себе. До этого я был спокоен, игра объективно проиграна, важно только не просрочить время. А здесь что делать? У меня не было иного выхода, как играть конем. По приказу короля – не забыли? – этот конь один должен был вращаться вокруг своей оси, словно метатель легкоатлетического диска перед дальним броском, но в таких чрезвычайных обстоятельствах, как цейтнот, взял я ферзя с такой же решимостью, с какой Петросян тут же остановил часы».