Читаем Давид Седьмой полностью

Это было одной из форм позиционирования себя в условиях советского режима. Внешнее дистанцирование от славы, успеха как синонима суетности, попытка противопоставить общепринятое мнение суждению другой группы, пусть и значительно меньшей числом – «истинных ценителей», «настоящих любителей».

Такая игра на понижение оборачивается игрой на повышение: в первую очередь у приближенных, смотрящих в рот гуру и безоговорочно принимающих абсолютно всё, что он изречет.

Во время первого поединка Карпова с Каспаровым Бронштейн изредка заходил на матч, где подчеркнуто скромно стоял в очереди за билетом. Но чаще бывал в Измайловском парке, где, играя партию с каким-нибудь любителем, излагал свою очередную теорию. Там, на скамейке парка в окружении почитателей, он чувствовал себя много комфортнее чем на матче за мировое первенство.

Делакруа писал о своем лучшем друге Шопене, что Фредерик – гениальный композитор, но в смысле общей культуры совершеннейший варвар, ничего не понимает в художестве, не любит картин и его, Делакруа, картин в том числе. По-настоящему, он не любит литературу, даже книг Жорж Санд, своей подруги, он не читал. Добавляя, что, если уж быть честным до конца, ему кажется, что и музыку он не очень-то любит, а единственное, что он любит – это сидеть вечером в гостиной за роялем в окружении красивых дам, смотрящих на него влюбленными глазами, и слушать их аплодисменты. Когда я прочел эту шутку (шутку?) французского художника, мне почему-то вспомнился Давид Бронштейн последнего периода его жизни.

В Москве во время турнира Аэрофлота, когда мы стояли в сторонке и разговаривали, к нам подошел среднего возраста человек и робко попросил автограф. Наотрез отказался: «Я автографов не даю. Я сам здесь зритель, я просто турист, поймите, я – никто здесь, никто…», – начал темпераментно объяснять Бронштейн вконец смутившемуся почитателю. Так и не дал автографа.

Несколько раз в наших разговорах Бронштейн озвучивал мысль, что с его талантом он должен был, как Фишер, родиться в Америке.

Изменило ли бы это что-нибудь в его судьбе? Возможно. Жизнь вынудила бы его убедиться, что единственным мерилом в шахматах является не философствование о прошлом и будущем игры, а победы в турнирах. Может быть тогда, вынужденный спуститься на землю и сохранив лучшие качества своего незаурядного дарования, он и стал бы чемпионом мира.

Между доспехами и успехами Бронштейн, как и Дон Кихот, выбрал доспехи. Но не выбрал ли он доспехи, когда не мог уже добиваться успехов?

Он не был единственным, кто с возрастом стал отказываться от приоритета результата в игре. Постаревший Нимцович говорил: «Нигде погоня за успехом не выявляется так явно, как среди шахматистов. Я презираю эту погоню в высшей степени и мог бы не без некоторой доли юмора сказать: чтобы найти подходящую мишень для антипатии к человечеству, которая копилась у меня годами, я играю в шахматы и стал шахматным мастером.

Говоря же серьезно: погоню за успехом я действительно презираю, даже если погоня за результатом стоит во главе угла в шахматном мире. Наблюдение за этой жалкой погоней подтверждает правильность моего пессимистического мировоззрения, и сознание этого доставляет мне огромное удовольствие».

Бронштейн ратовал за гроссмейстерские турниры, где участники по ходу игры комментируют свои замыслы. «Если бы лучшие шахматисты мира вели борьбу с микрофоном в руке, все бы увидели, как красиво они думают. Однако ФИДЕ не догадывается, что, организовав турниры говорящих гроссмейстеров, федерации соберут миллионную благодарную аудиторию. В шахматных театрах можно будет давать представления на любые темы и показывать творческие портреты шахматистов.

За двести лет накоплено столько шахматного материала, что опытный режиссер в содружестве с композитором может хоть тысячу лет создавать шахматные концерты, – утверждал Бронштейн. – Шахматные театры будут приглашать для гастролей гроссмейстеров суперкласса. Они будут вызывать восхищение, но не будут испытывать отрицательных эмоций – их труд будет уважаем сам по себе, а не в зависимости от результата игры.

Они будут так же приветствоваться залом, как сегодня солист и оркестр, а не как победитель и побежденный. Они будут играть только для общего удовольствия в атмосфере подсказок и обмена шутками».

Этот сценарий изготовлен Бронштейном для очевидного исполнителя: самого себя. Правда, написан он был уже после того, как сам сценарист оказался не в состоянии играть заглавные роли.

Интернетные шахматные клубы уже проводят показательные партии гроссмейстеров, за которыми любители следят, не выходя из дома. Но внимают они комментариям знатоков в первую очередь для того, чтобы научившись у гроссмейстеров приемам игры, использовать их в единоборстве за шахматной доской.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное