…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу…

Просто руки опускаются. Словно не существует огромного, наработанного за эти годы научного материала — взять хотя бы десять больших томов ежегодника «Холокост»[214], которые были опубликованы к 2015 году, не говоря уже о дюжине монографий, документирующих то, как по всей территории оккупированной Польши в грабежах и убийствах евреев принимали участие соседи, обычные люди, а не только шмальцовники. Бартошевский этого не понимал — не знал, не принимал, назови, как хочешь. Подобно Блоньскому, по мнению которого, Бог все же схватил «нас», поляков, за руку, и мы не причинили евреям физического вреда, хотя малодушно заняли освобожденное ими место. Подобно моей матери и многим другим людям, весьма порядочным и симпатизировавшим евреям, — так что я говорю это без всякого сарказма.

Ты обсуждал это с Михником?

Мы обсуждали это много раз и всегда упирались в стену: нам обоим тяжело, и давай оставим эту тему.

После публикации «Соседей» «Газета Выборча» несколько месяцев хранила молчание.

Газета молчала, я не вмешивался. Впервые более подробно я поговорил об этом с Адамом уже в Америке. Книга вышла в мае, а это был октябрь или ноябрь, Адам приехал ненадолго, мы встретились, и он показал мне текст, который собирался опубликовать в «Выборчей».

Речь идет о тексте Яцека Жаковского «У каждого соседа было имя», где он упрекает тебя в том, что ты подложил «атомную бомбу с часовым механизмом»?

Прежде всего речь идет о беседе Жаковского с Томашем Шаротой.

Текст Жаковского был беспомощным, наивным и, в сущности, позорным — так, например, он состоял почти исключительно из вопросов. Но действительно неумным и устроившим хаос в голове обширнейшей в то время публики «Выборчей» было интервью Жаковского с Шаротой.

Шарота в этом интервью ссылался, в частности, на мнение прокурора Вальдемара Монкевича, согласно которому преступление в Едвабне совершил немецкий отряд под командованием некоего Вольфганга Биргнера, прибывший в городок на грузовиках. Чистой воды выдумка.

Монкевич был прокурором Главной комиссии преследования преступлений против польского народа, в шестидесятые годы он вел следствие по делу оккупационных преступлений на Белостокщине и уговаривал допрашиваемых давать ложные показания, чтобы не вскрылось участие поляков в убийствах евреев.

В мае мы с Шаротой присутствовали на встрече в Министерстве иностранных дел, где Монкевич говорил всякие глупости. Встреча была устроена, потому что Бронислав Геремек, тогда министр иностранных дел, почувствовав, что дело Едвабне грозит скандалом, попросил своих коллег-историков выяснить, что же произошло на самом деле.

Вернемся к Адаму Михнику и к «Выборчей».

Меня очень беспокоило, что таким будет первый обширный материал о преступлении в Едвабне, который опубликует важнейшая польская газета — в то время очень влиятельная, имевшая сотни тысяч читателей. Ведь это означало, что о содержании книжечки, изданной тиражом две тысячи экземпляров маленьким издательством, которое и распространить-то ее не сумеет, люди узнают только то, что прочитают в «Выборчей», — к тому же за этим текстом будет стоять авторитет серьезного историка и известного журналиста. Разве что люди отправятся за книжкой в Сейны.

Ты пытался вмешаться? Отговорить Михника от публикации этого текста?

Прочитав то, что дал мне Адам, я позвонил Шароте, попросил его не ссылаться в интервью на тезисы прокурора Монкевича, потому что мы оба знали, что они высосаны из пальца. Однако Шарота не захотел менять текст, а мне неловко было настаивать. В конце концов все пошло так, как решили Жаковский с Шаротой.

Я только написал ответный текст, который «Выборча» опубликовала спустя, кажется, две недели. А до этого была еще встреча в отделе Ежи Едлицкого в Польской академии наук, о которой я тебе уже рассказывал и во время которой возник скандал и Шарота на Едлицкого обиделся.

В дискуссии о «Соседях» снова прозвучало обвинение профессора Стшембоша, что ты не принял в расчет мотив мести за энтузиазм евреев по поводу прихода советской власти.

Даже если бы это мифическое сотрудничество с советской властью было правдой — а это не так, — это не может служить оправданием уничтожения всего еврейского населения городка Едвабне — женщин, детей, стариков. Стшембош забывает, что реалиям советской оккупации я посвятил несколько лет работы, так что изучил этот период польской истории глубоко и подробно.

Ты до сих пор волнуешься, когда говоришь на эту тему.