ДАзайнеры

После обеда Кочубей переместился в Пустыню и двинулся по песчаному полю в сторону дома Фортунатто. Прекрасная белая вилла показалась вдали, на балконе ветер раздувал прозрачные занавески, кактусы в терракотовых горшках отбрасывали причудливые тени. В Москве уже вступил в свои права ноябрь с его мрачным и тягостным чувством безысходности, а здесь царило вечное блаженство лета, теплое дыхание которого согревало, несмотря на облачность.

«Однако уже год прошел», – подумалось Кочубею.

Поднимаясь по ступеням веранды, он вдруг осознал, что на самом деле не хотел завершать этот проект, что ему не было больше дела до всего человечества, что он создал ту реальность, которая его устраивала во всех отношениях, и поэтому ничего более менять не желал.

Фортунатто сидел в плетеном кресле на веранде и ждал Кочубея.

– Чао, – серьезно проговорил итальянец.

– Добрый день еще раз, – Кочубей присел на второе кресло. – Что-то случилось?

– Да, собственно, подходит к концу срок нашего с вами контракта, – деловито констатировал Фортунатто с непривычно иностранным акцентом. – Пора запускать колесо Кродера, а вы еще не до конца укомплектовали точки. Но я вам помогу. Переместите на север Пинкертона, таким образом зима окажется вверху, колесо будет крутиться против часовой стрелки. Придется зеркально отразить все точки, поскольку меняется последовательность. Но ведь именно так вы себе представляете течение года, не правда ли?

– Да, но как же диск? На нем все наоборот.

– Это неважно, – странно заявил Фортунатто. – И кроме того, ваши Дазайнеры начали разбредаться по Пустыне, поэтому надо торопиться.

– Хм, – грустно промычал Кочубей, – когда же мы все это устроим?

– Предлагаю в день зимнего солнцестояния, как и полагается. Итого у вас остается месяц на подготовку и переговоры. Поторопитесь, они, кажется, затевают какой-то заговор.

– Да? – удивленно посмотрел в сторону Пустыни Кочубей. – Тогда действительно нужно поторопиться.

Кочубей как-то нерешительно поднялся с кресла.

– Ну что ж, я, пожалуй, пойду тогда.

Фортунатто смотрел на него безучастно.

– Еще один вопрос, синьор Фортунатто, если можно, – оглянулся Кочубей, спускаясь с веранды. – А после запуска Колеса Пустыня исчезнет?

Фортунатто улыбнулся в первый раз:

– А это уже зависит от вас, дорогой Кочубей. Что касается нас с Сильвией, то мы здесь слишком задержались. Мы переезжаем в Сфакион.

– Ясно, – печально отозвался Кочубей. – А что же будет с этим домом?

– Возможно, он обретет новых хозяев, – неопределенно ответил Фортунатто.

Кочубей безрадостно поплелся по песчаному полю. Дойдя до дверного косяка, он приложил к замочной скважине кольцо и переместился в точку Буффона. К своему удивлению он обнаружил на месте только одного Пинкертона, как всегда в цилиндре и пиджаке на голое тело, прислонившегося к безлистому дереву. Облака сгустились, в лицо дунул резкий порыв ветра. Кочубей вздрогнул.

«Неужели что-то пошло не так… неужели все нарушилось… ну как всегда, ничего не может длиться вечно, ничего не бывает хорошо и долго… даже здесь…» – проносилось в голове.

– Господин Пинкертон, а где все? – обратился Кочубей к безмолвному Индейцу. Тот кивнул головой в сторону юго-запада.

– Понятно, грацие, – почему-то по-итальянски поблагодарил его Кочубей. Он взгромоздился на трехколесный велосипед и закрутил педали в сторону осенней точки. Ему захотелось подольше побыть в Пустыне, насладиться ее безмятежностью, однако в воздухе носилось неопределенное тревожное чувство. Было тепло и пасмурно, как обычно, облака отражались в песчаных волнах, оранжево-голубые холсты растянулись во все стороны с юга на север и с запада на восток, и все же что-то беспокойное витало в атмосфере. Кочубей не слишком торопясь добрался до другой точки, но обнаружил там лишь госпожу Норну. Она указала ему путь дальше на северо-запад. Тревога усилилась, и Кочубей закрутил педали активнее.

* * *

Будянский стоял посреди Пустыни с кистью в руке. Перед ним лежали длинные холсты, разделенные пополам по горизонтали, и составленные в одну бесконечную линию. Он закрашивал верхнюю часть оранжевой краской, а нижнюю голубой, или наоборот, что не имело большого значения. На палитре он смешивал множество различных тонов синего, белого, голубого, оранжевого, желтого, коричневого, получая разнообразие оттенков песка и неба. В это время его жена раскладывала антикварные вещи, составляя из них всевозможные композиции.

Будянские были настолько погружены каждый сам в себя и в свое занятие, что совершенно не заметили, как к ним приблизились Буффон, Дама и фрау Селёдкина. Сначала все трое остановились в нерешительности на некотором расстоянии, наблюдая за происходящим. Обнаружив, что на них не обращают никакого внимания, троица придвинулась ближе.

– Доброго дня! – как можно громче крикнула фрау Селёдкина.

Синьора Будянская вздрогнула и оглянулась на непрошеных гостей.

– Доброго, – удивленно произнесла она.

– Мы Дазайнеры, – как бы извиняясь пояснила Селёдкина. – Из соседних точек… Извините за вторжение.