ДАзайнеры

Под куполом, испещренном арочными дугами, слабый свет от свечей создавал атмосферу таинства. Хьюман стоял на коленях перед алтарем, сжимая в руках псалтырь. Уже в сотый раз пробегал он глазами одну и ту же строчку, но мысли его блуждали, не зацепляясь за смысл фразы. Его дух, казалось, не находил себе места, он все искал способа избавления от плоти, но не мог вырваться из этой зависимости, что приводило Хьюмана в отчаяние. Страшно было то, что не мог он найти свободы ни в этой маленькой книжице с богатым переплетом, ни в ликах, безмолвно взирающих на него со стен храма.

Прошло неопределенное количество времени, и Хьюман поймал себя на мысли, что несколько минут его взгляд не был никуда устремлен, он как будто растворился в пространстве. И тут Хьюмана поразило одно открытие – он смотрел внутрь себя! Ну конечно, куда же еще? Он огляделся: изображение бестелесного святого вытолкнуло его обратно вовнутрь, он взглянул в псалтырь, и значение слов поразило его сознание, возвращая его к открытию себя. И тут он ясно ощутил противоречие двух начал в себе. Дух – вот то, что правит миром, а все остальное – прах, из праха пришло, в него и вернется. Он вскочил и с ликующим сердцем бросился к выходу, но чуть не запутался в черной сутане, спадающей до самых пят.

Прикрыв за собой тяжелую дверь, Хьюман вышел на городскую площадь, где народ с суетливым волнением ожидал какого-то зрелища. В центре толпы возвышался постамент. Когда Хьюман приблизился к этому сооружению, на него вывели молодую женщину в разорванной одежде. Толпа заревела, глаза праведников налились яростью, и особо разбушевавшиеся стали выкрикивать требования расправы с представшей на всеобщий суд грешницей. Хьюман наблюдал за рассвирепевшими гражданами, напоминающими свору собак в предвкушении раздела коровьей туши. Он поморщился. В то же мгновение Хьюман понял, что окончательный вердикт должен вынести он, так как толпа расступилась, давая ему проход к эшафоту. Хьюман поднялся по лестнице и впервые взглянул в глаза молодой темноволосой женщины со связанными руками. Она спокойно ожидала своей участи. Хьюман растерялся. Он вспомнил свое сегодняшнее просветление, произошедшее в нескольких шагах от этого кровавого места. Он пережил тот же порыв и чувство очищения, как и там, в соборе. Он заметил какую-то искру в глазах женщины. Это был знак, конечно, знак того, что она тоже пережила подобное чувство, она уже знала его секрет. Хьюман открыл рот и выкрикнул что есть силы: «Невиновна». И снова все замелькало перед глазами, и на какое-то время он потерял сознание.

Хьюман очнулся с ощущением специфического запаха, при ближайшем рассмотрении исходящего от цветного порошка, лежащего перед ним на доске и осевшего на его одежде и руках. Какой-то мальчик в темном балахоне сидел неподалеку и, держа на коленях что-то подобное, растирал порошок. Хьюман огляделся. Он находился в мастерской, заваленной банками, кистями и кусками полотен, на стенах висели масляные работы, подавляющая часть которых были незакончена. На мольберте в углу стояла небольшого размера картина, накрытая холстиной. Хьюман подошел к большому арочному окну и выглянул на улицу, где царило бурное оживление, производимое темпераментными громкоголосыми загорелыми людьми, активно жестикулирующими и заразительно хохочущими, казалось, по любому удобному поводу. Хьюман как бы невзначай решил заглянуть под тряпку на мольберте, но тут в комнату вбежал молодой человек в мягком берете и сообщил о приближении учителя.

В помещение вошел зрелого возраста человек в дорогой бархатной накидке, с благородной бородой и отпущенными до плеч волосами. Он потрепал загривок мальчика, назвав его Антонио и, широко улыбаясь, похлопал Хьюмана по плечу, выражая таким образом свое благорасположение. Затем он сделал знак молодому человеку в берете, и тот стал выносить из комнаты инструменты, следуя указаниям мастера. Церковь Святой Франчески была расположена в нескольких шагах от мастерской, поэтому следовало спустить все необходимое для росписи фресок вниз, а затем постепенно перетащить вещи в церковь и начать работу в тот же день, так как леса уже были сооружены. Хьюман и Антонио принялись за дело.

Хьюман делал последнюю ходку наверх. Забежав в высокое помещение мастерской, он заметил, что учитель стоит перед мольбертом и тонкой кисточкой делает редкие мазки на полотне, до этого момента скрывавшемся под холстиной. Хьюман замер и, глядя ему через плечо, впился глазами в картину. Образ, который предстал перед взором Хьюмана, поразил его. Это был образ женщины на фоне летнего пейзажа. Что-то необъяснимое заворожило его взор, и он несколько минут стоял, погрузившись в атмосферу портрета, пытаясь разгадать его магию. Неожиданно мастер обернулся. Хьюман вздрогнул, почувствовав себя так, будто его застали за подсматриванием интимной сцены. Он было бросился за оставшейся коробкой, но голос учителя остановил его:

– Скажи мне, что ты видишь?