Даже если ты уйдешь (СИ)

В последние дни снился еще один и тот же кошмар, будто она взобралась на вишневое дерево в саду бабушки и дедушки, а спуститься не может. Смотрит вниз — а там все ее любимые: дети, Муслим, родители, брат. Они зовут ее, тянут к ней руки, а она боится слезать и просит лестницу. А они смеются над ней и говорят, что она и так сможет. Эсми ставит ногу на ствол, но он внезапно ломается и она, не удержавшись падает, но замирает в полете. Ничего не чувствует — ни боли, ни страданий, ни страха. Ничего. Она просто застряла между небом и землей.

Процедура выпала на субботу. Так как у детей была пятидневка, Эсми с Муслимом решили отправить их к родителям, но потом Севиль предложила забрать их на выходные и отвлечь. В последнее время она часто приглашала Руфата и Ситору к себе, в большой дом. Дружба между двойняшками и Лейли только крепла, а сама Севиль стала время от времени звонить Эсми, чтобы узнать, не нужно ли ей что-то В тот день они с дочерью сами приехали за Руфиком и Ситорой, оставив младших детей с Эльчином. Собрав всю волю в кулак и показывая домочадцам, что с ней все хорошо, Эсми хлопотала на кухне, собирая гостинцы — свежую заморозку и готовые пироги, что привезли из цеха ни свет ни заря. В комнату вошла бывшая жена Муслима.

— Эсми, ну что беспокоишься?! У нас всё есть, — сказала она, встав у нее за спиной.

— Нет-нет, это не беспокойство. Это благодарность, — бросила она через плечо, упаковывая все в большой пакет.

— Ну хорошо, раз ты так хочешь.

Севиль подошла ближе, повернулась и облокотилась о столешницу.

— Как ты?

— С переменным успехом, — Эсми кривовато улыбнулась. — Бывают хорошие дни, бывают плохие.

— Ты всегда можешь обратиться ко мне. Всё, что нужно, — сказала неожиданно Севиль.

— Ты и так много делаешь. Впервые вижу, чтобы бывшие супруги так адекватно себя вели после развода. Любовница моего мужа заявила на меня в полицию, когда я ей космы повыдергивала. Потом он на ней женился.

— Ужас какой, — поморщилась женщина.

— Угу. Только они быстро развелись. Не вывез он ее. Или она его, — вздохнула она. — Звонил недавно, узнал от детей, что я заболела. Предлагал помочь, детей хотел забрать на ночевку. Но они сами отказались — все еще не привыкли, что у них есть отец. Он же долго не появлялся. А теперь дети сами больше к Муслиму тянутся, советуются с ним. Для меня это удивительно.

— Это Муслим, — усмехнулась она. — Он такой…другой.

— В каком смысле?

— Просто другой, — задумавшись, Севиль посмотрела в окно. — Мужчины у нас все как на подбор: горячие, вспыльчивые собственники, тестостерон зашкаливает. Он, конечно, тоже с характером, но даже не любя, я его очень уважала. Эсми, послушай, — посмотрела на новую жену бывшего мужа. — Я очень перед ним виновата. Он меня и перед своей семьей, и перед моей выгораживал, весь удар на себя взял. Родственники наши шептались за спиной, что он гулял, хотя я всё отрицала. А они мне говорили: “Дыма без огня не бывает, не просто так вы развелись”. Крикнуть им хотелось: “Это я виновата, это все из-за меня”. Но Муслим сказал молчать и отпустил меня к Эльчину. Я всю жизнь буду ему благодарна.

— Он любил тебя, — вдруг проговорила Эсми, глядя ей в глаза.

— Что ты, нет, — отмахнулась Севиль.

— Так поступают только те, кто любит. Он отпустил, чтобы ты была счастлива.

Севиль нахмурилась и молча вглядывалась в лицо Эсми, словно та открыла ей Америку. Наконец, она сама взяла ладони женщины в свои руки и ответила:

— Что бы там ни было между нами — это прошлое. Ты — его настоящее и будущее. Поэтому ты должна бороться ради вас обоих. Вы оба заслуживаете счастья.

— Спасибо тебе, Севиль, — Эсми обняла ее и почувствовала исходившее от нее спокойствие. — Но если что-то случится, помогите ему, хорошо?

— Ничего не случится, — произнесла она уверенно.

* * *

После красной химии Эсми поняла: всё, что было до нее — лишь цветочки. Красные растворы оказались самыми токсичными и тяжелыми. Во время введения препаратов уже начала кружится голова, но она стойко терпела и, закрыв глаза, старалась думать о хорошем. Как там говорили в аффирмациях на ютьюбе: “Представьте, что лекарства — это живительный нектар, смывающий вашу опухоль”. Поначалу в это еще хотелось верить, когда алая жидкость проникала под кожу и бежала по венам. Но потом она ругалась про себя, посылая всё к чёрту, проклиная болезнь, химию, да все на свете.

Побочки не заставили себя долго ждать. И были они в несколько раз хуже, чем раньше. Противорвотные не справлялись от слова совсем, руки-ноги не слушались и безжизненно висели, будто Эсми — не человек, а потрепанная жизнью тряпичная кукла. Ожидаемо пропал аппетит, терзала рвота, изводили головокружение, тошнота, жар. Она сильно потела и за вечер Муслим несколько раз переодевал ее в сухое. В какой-то момент началась ломота мышц и суставов, но сил кричать уже не было, поэтому она только тихо мычала от боли.