De feminis

– За трое суток я уже успела тебе надоесть?

– Ну что ты?! Зачем?

Анна обняла, прижалась. Спустились к Манежной мимо выгоревшего Исторического. Сквозь решётку Александровского сади была видны нищие, греющиеся и что-то жарящие на Вечном огне.

– Человечина. – Виктория втянула воздух ноздрями узкими.

– Да будет тебе!

– Я знаю этот запах, Лю. Это русский дух…

– Как же я люблю тебя!

Анна прижалась, в холодные шершавые губы целуя.

На Манежной ждал матово-серый хаммер Виктории. Грузный, камуфляжно-оружейный Пётр неторопливо вылез, распахнул заднюю дверцу, подсадил.

– Домой, Петруша. – Виктория приказала, закуривая.

Джип поехал.

Анна сидела, в любимую вцепившись. Уткнулась в меховое плечо:

– Не верю. Не верю, что… сегодня.

– А я верю, – жёстко Виктория произнесла, в окно приоткрытое дым выпуская.

И продолжила разговор:

– Твой второй вопрос – зачем? Ты знаешь хоть один женский роман уровня не Достоевского, а хотя бы Кафки или Набокова?

Анна лицо из меха подняла, подумала.

– “Под стеклянным колпаком”?

– Не смеши.

Викторию недокуренную сигарету в окно швырнула.

– Нет такого романа. И это объективно, Лю. На что похож мужской орган?

– На твой пистолет.

– На отбойный молоток. Он долбит бытие, раздвигает, познаёт его. А на что похож наш орган?

– На устрицу.

– На сферу. Она втягивает бытие в себя, использует его. Два противоположных процесса. Мужчины долбят и нас.

– Да уж…

– И оплодотворяют. И мы рожаем.

– Пока не пробовала…

– Но не создаём. Потому что процесс зачатия и родов в принципе не креативный. Это чистая физиология, от нашего интеллекта и способностей не зависящая. Рожаем, рожаем, рожаем. Людей, а не идеи.

– Как сказала одна акушерка: Анечка, кого только не ебут…

– Слушай! – Виктория шлёпнула её по щеке пухлой. – Так вот. Отбойного молотка у нас нет. Поэтому за идеи и метафизику надо платить. Женственностью. Здоровьем. Есть мощная женская проза. Но взгляни на биографии её создательниц. Твоя любимая Сильвия Платт: депрессия, бессонница, страхи, попытка самоубийства. А потом и самоубийство. Dying is an art like everything else…

– …аnd I do it exceptionally well. Обож-ж-аю её!

– Вложила голову в газовую духовку.

– Ах, меня не было рядом…

– Ты бы выключила газ, Лю?

– И расцеловала бы её божественные ягодицы…

– Вирджиния Вульф. Детские травмы, сексуальное насилие с шести лет, страхи, депрессии, попытка самоубийства. И ещё одна. Неврастения. Психозы. Биполярное. Роскошный букет болезней. Головные боли. Бессонница. Финал: Dearest, I feel certain I am going mad again…

– Предсмертное?

– Да, Лю.

– А потом пальто с камнями в карманах… ужасно… и объяли меня воды до души моей…

– Я рада, что ты хорошо образованна.

Они стали целоваться. Джип ехал по Тверской зигзагами, объезжая огромные сугробы неубираемого снега. Вдруг затормозил резко. Женщины вперёд мотнулись. Но поцелуя не прервали. Пётр передёрнул автомата затвор: впереди возник оборвыш-малолетка с обрезом двустволки. Дуплет. Картечь хлестнула по бронированному лобовому стеклу хаммера. Тут же из грязно-мусорного Камергерского метнулись к джипу другие – с топорами, бензопилой, дубинами, крюками. Толстое боковое стекло вниз поехало.

– Петя, не убивай зря. – Виктория напутствовала, с трудом от Аниных губ отрываясь.

Очередь. Другая.

Малолетка метнулся за сугроб. Один из нападавших упал. Другие залегли в снежном месиве.

Джип тронулся.

– Обсосы камергерские. – Пётр флегматично автомат на сиденье положил. – Мосгвардейцы туда и не суются. Театр сожгли, режиссёра запекли на вертеле. Хули соваться, ёпта: зарубят, почки продадут, печёнку зажарят. Троглодиты, бля.

– Москвичи… – вздохнула Анна, щёку любимой гладя. – Я им так сочувствую…

– Идём дальше, Лю: Патриция Хайсмит. Детство: “мой маленький ад”. Читала рассказ “Черепаха”?

– Нет. У неё люблю только “Мистер Рипли под землёй”.

– Там мальчик свою мамашу зарезал.

– Бедная…

– Кто?

– Мамаша.

– Алкоголизм. Мизантропия. Жила с улитками, разводила, возила с собой в саквояже. “Успокаивают!” Обожала книги по психиатрии, восхищалась пироманами. Знакомые (друзей не было) говорили о главной её черте: человеконенавистничество.

– А миром правит любовь… – Анна задумчиво в окно глянула.

Дом № 22 по Тверской горел. Две машины, стоявшие рядом, тоже горели.

– Джойс Кэрол Оутс.

– Оч-ч-чень странная дама! Смотри, смотри, собачка тлеет, бедная…

– Сара Кейн. Биполярное. Психлечебницы. Повесилась на шнурках.

– Я была в Берлине на “Желании” и “4.48”. Это очень сильно! И глубоко. Я потом тоже проснулась в пять, как она…

– За эту глубину заплачено сполна, детка. Ей было всего двадцать восемь. Она нырнула в метафизическую глубь. И не всплыла. А мужик бы всплыл, отфыркнулся, настучал по клаве и пошёл на ланч.

– Ужасно…

– Никола Баркер. Биполярное. Пишет только в маниакальном состоянии. Шерли Джексон. Астма от непрерывного курения. Алкоголизм. Амфетамины для похудания. Транквилизаторы от страхов. Энн Секстон. Расплатилась за погружения в глубины в свои сорок пять и совершила это…

– Довольно, любовь моя!