Читаем De feminis полностью

Напившись чаю, Виктория позвонила в колокольчик, чтобы унесли самовар, подносы со сладостями и снова принесли ведро. Выкурив подряд три сигареты, она сошла с кровати и, слегка присев и разведя ноги, снова помочилась в ведро, скрещивая на груди красивые руки. Не обращая на неё внимания, Борис молча курил и слушал. Потом встал и обильно, долго и громко мочился в ведро, уперевшись взглядом в стену, на которой висело несколько фотографий маленькой Виктории и её покойных родителей. Закончив мочиться, Борис лёг на кровать, накрылся одеялом и надолго замер, глядя вверх. Он больше не хохотал, не гримасничал, не бил пятками в кровать. Лицо его было спокойно и отрешённо; на бородатое, с правильными чертами лицо это словно что-то сошло сверху, с белого потолка, где жил и сосредотачивался женский голос, читающий роман; лицо словно впитало в себя этот спокойный, грудной женский голос, повествующий о происходящем, оно успокоилось и наполнилось чем-то таким, о чём не могли высказаться определённо эти волевые, упрямые, обрамлённые подстриженными усами губы.

Русские войска, отступив от чудовищного Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра чудовищной позиции, подъехал к фельдмаршалу:

– Драться на этой чудовищной позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов чудовищно удивлённо посмотрел на него и заставил его повторить сказанные чудовищные слова. Когда он повторил, Кутузов протянул ему чудовищную руку.

– Дай-ка руку, – сказал он и, повернув её так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты чудовищно нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.

“Солдатом быть, просто чудовищным солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую чудовищную жизнь всем существом, проникнуться тем чудовищным, что делает их такими…”

Москва между тем была чудовищно пуста. В ней были ещё люди, в ней оставалась ещё чудовищная пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает чудовищно домирающий, обезматочивший улей.

Одни чудовищно били и рвали Верещагина, другие – высокого малого. И чудовищные крики задавленных людей и тех, которые старались спасти чудовищно высокого малого, только возбуждали чудовищную ярость толпы. Долго чудовищные драгуны не могли освободить чудовищно окровавленного, до полусмерти избитого фабричного.

Кутузов слегка покачал головой и, не спуская чудовищно испытующего взгляда с чудовищного лица Растопчина, тихо проговорил:

– Да, я не отдам Москвы, не дав чудовищного сражения.

Пьер хотел не смотреть и опять чудовищно отвернулся; но опять как будто чудовищно ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими чудовищными звуками он увидел дым, чью-то кровь и бледные, чудовищно испуганные лица французов, опять что-то чудовищное делающие у столба, дрожащими руками чудовищно толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, чудовищно оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое чудовищное?

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Сорокин

Тридцатая любовь Марины
Тридцатая любовь Марины

Красавица Марина преподает музыку, спит с девушками, дружит с диссидентами, читает запрещенные книги и ненавидит Советский Союз. С каждой новой возлюбленной она все острее чувствует свое одиночество и отсутствие смысла в жизни. Только любовь к секретарю парткома, внешне двойнику великого антисоветского писателя, наконец приводит ее к гармонии – Марина растворяется в потоке советских штампов, теряя свою идентичность.Роман Владимира Сорокина "Тридцатая любовь Марины", написанный в 1982–1984 гг., – точная и смешная зарисовка из жизни андроповской Москвы, ее типов, нравов и привычек, но не только. В самой Марине виртуозно обобщен позднесоветский человек, в сюжете доведен до гротеска выбор, стоявший перед ним ежедневно. В свойственной ему иронической манере, переводя этическое в плоскость эстетического, Сорокин помогает понять, как устроен механизм отказа от собственного я.Содержит нецензурную брань.

Владимир Георгиевич Сорокин

Современная русская и зарубежная проза
De feminis
De feminis

Новые рассказы Владимира Сорокина – о женщинах: на войне и в жестоком мире, в обстоятельствах, враждебных женской природе.Надзирательница в концлагере, будущая звезда прогрессивного искусства, маленькая девочка в советской больнице, юная гениальная шахматистка, перестроечная студентка и другие героини сборника составляют галерею пронзительных, точных, очень разных портретов, объединённых одним: пережитое насилие необратимо меняет их, но не стирает, а только обостряет их индивидуальность.Сорокин остаётся собой – выстраивает карнавальные антиутопии, жонглирует цитатами из канонической русской литературы и овеществляет метафоры – и в то же время продолжает двигаться в новом направлении. Всё большее сочувствие к свидетелям и невольным участникам великих геополитических драм, повествовательность и лиризм, заданные "Метелью" и продолженные в "Докторе Гарине", в "De feminis" особенно заметны.Чуткий к духу времени и неизменно опережающий время в своих оценках, Владимир Сорокин внятно выступает против расчеловечивания антагонистов.

Владимир Георгиевич Сорокин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги