Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

Хотя в 1930‑е гг. Боса в СССР не пускали, а на полях одного коминтерновского отчёта о нём кто — то пометил «Подозрительная личность»[180], в Советском Союзе, похоже, начинали понимать, что конгрессист, который критикует с левых позиций самого Ганди, может пригодиться. Ведь при Сталине на Ганди смотрели совсем не так, как начиная с Н. С. Хрущёва, и делали акцент на его соглашательстве с колониальными властями. Если авторы книги о Ганди 1969 г. индологи Э. Н. Комаров и А. Д. Литман писали о его «пламенном патриотизме, демократизме и гуманизме»[181], то в сборнике о Востоке 1934 г., например, о «соляном походе» Махатмы сказано так: «Старый предатель стремится завести революцию в соляные болота, чтобы утопить её в котелке соляного раствора»[182].

К этому времени британцы научились расшифровывать телеграммы итальянского и японского посольств в Кабуле. Из итальянской телеграммы, а может, от одного из своих агентов в афганской столице они узнали, что индийский политик — беглец находится здесь. Британский посол в Кабуле (1935–1941) сэр Уильям Фрейзер — Тайтлер запросил Дели: хлопотать ли о его аресте? Дели запросил Лондон, но министерство по делам Индии ответило: ничего не делать, иначе это скомпрометирует источник сведений. Что представлял собой последний, неясно. Вместе с тем, зная из телеграмм Куарони в Рим, что он обсуждает возможный маршрут Боса в Европу через Иран, Ирак и Турцию, британское Управление специальных операций (разведывательно — диверсионная служба, 1940–1946 гг.) 7 марта просило своих агентов в Стамбуле и Каире сообщить, могут ли они устроить его убийство[183]. Однако засады Бос избежал: Италия выдала ему паспорт на имя радиооператора своего посольства в Афганистане Орландо Маццотты, а СССР согласился дать Маццотте визу для транзита в Германию.

В Кабуле Бос времени не терял и написал подробное обоснование создания Форвард — блока. Признал, что метод гражданского неповиновения «помог поднять и объединить индийский народ, а также поддерживать движение сопротивления иностранному правительству»[184]. Однако настаивал: «До сих пор Гандиджи был неспособен доказать на деле, что может идти в ногу со временем и вести свою нацию… гандистское движение становится статичным и бесплодным»[185]. Бос был убеждён, что «мирная парламентская жизнь и министерские должности есть и будут политической могилой гандизма»[186]. Сетовал, что многие конгрессисты «свернули с тернистой тропы революции на усыпанный розами путь конституционализма»[187], а это не только отвлекло их от борьбы за свободу, но и поощрило авторитаризм: «Гандисты почувствовали вкус власти и стремятся монополизировать её на будущее»[188]. Бос «олицетворял те силы в рядах конгрессистов, которые играли роль своеобразного возбуждающего фермента и не позволяли увязнуть Национальному конгрессу в болоте соглашательства и бессильного конституционализма»[189]. Хотя обратной стороной бывали излишняя прямолинейность и максимализм Боса.

18 марта «Маццотту» в сопровождении немецкого инженера и двух других спутников вывезли ночью на автомобиле из Кабула через Гиндукуш к афганосоветской границе. Прибыв в Самарканд, Бос и его спутники сели в поезд на Москву. В советской столице с Босом обошлись как с важным визитёром и проводили в немецкое посольство на встречу с послом (1934–1941) Вернером фон дер Шуленбургом. Однако если революционер Махендра Пратап в 1918 г. был принят Л. Д. Троцким, а в следующем году — В. И. Лениным, то Босу ни с одним советским руководителем повидаться не удалось. Есть версия, что советское правительство не могло дать положительный ответ на предложение Коминтерна об официальном визите Боса, так как Британия, напуганная сближением двух континентальных держав (СССР и Германии), разработала в 1940 г. план бомбить нефтяные промыслы Баку[190] (а также Грозного). В этих условиях раздражать Британию ещё сильнее было рискованно. Поэтому Бос провёл в Москве всего несколько часов и вечером 31 марта его проводили на Белорусский вокзал и посадили в поезд на Берлин.

Таким образом, не собираясь таскать для Райха каштаны из огня, Советский Союз просто выполнил его просьбу пропустить индийского политика. Оказать посильную помощь антибританскому диссиденту было в интересах и самого СССР: ведь помогали британцы басмаческому движению в 1920‑е гг. Так в 1887 г. редактор «Московских ведомостей» Михаил Никифорович Катков (1818–1887) в пику Британии добился от властей разрешения приехать в Москву последнему саркару (правителю) сикхского Панджаба Далипу Сингху (1838–1893), который ещё в 1849 г., ребёнком, был свергнут Ост — Индской компанией. Влиятельный журналист рассудил: если Лондон даёт убежище русским революционерам, таким как Пётр Алексеевич Кропоткин (1842–1921), почему бы не делать то же в отношении его врагов?[191]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное