Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

Изложенные предложения «были сформулированы с большой смелостью и чувством достоинства. Бос ощущал себя не просителем, но представителем великого народа и рассчитывал на соответствующее отношение. Он не сразу осознал смысл своего перехода из одного состояния в другое: из положения признанного национального лидера в эмигранта, лишённого массовой поддержки и какой — либо материальной базы. Он, как Алтей, лишился своей опоры после пересечения индийской границы, а следовательно, и весьма значительной доли своего политического веса»[202].

На первых порах Вильгельм — штрассе (МИД Германии) отреагировала на приезд Боса осторожно. Вёрманн не проявил интереса к идее правительства в изгнании и лишь снабдил индийского гостя небольшой суммой денег. В записке начальству дипломат пояснил, что согласие Германии на такой план будет означать необходимость объявить одной из целей войны освобождение Индии, а для этого едва ли пришло время. Кроме того, Вёрманн сомневался, что признание правительства Боса в Берлине отвечало бы интересам Германии, так как Бос находится в оппозиции к другим признанным лидерам своей страны, прежде всего Ганди и Неру.

29 апреля 1941 г. Бос встретился в Вене с министром иностранных дел Германии (1938–1945) Иоахимом фон Риббентропом и разочарованно узнал, что тот считает его план преждевременным. Министр лишь выразил убеждение, что британцы отказавшись от предложенного Гитлером мира, обрекли свою империю на гибель. Расовая идеология нацистов не давала Босу покоя, и он предостерёг министра, что индийская общественность настроена против нацистов, считая, что те стремятся к господству над другими народами. Риббентроп «успокаивал» Боса: мол, национал — социализм стоит не за господство одних рас над другими, а лишь за чистоту каждой из них. В целом встреча оказалась безрезультатной. Правда, министр выделил индийскому лидеру 1 млн. марок на пропаганду и личное пособие в 12 тыс. марок, а также нашёл ему жильё[203]. Однако жил Бос по — прежнему под итальянским именем. Гестапо слушало его телефонные разговоры и вообще плотно за ним следило.

3 мая 1941 г. Бос представил немецкому правительству дополнительный меморандум, в котором просил державы «оси» как можно скорее издать официальную декларацию в поддержку свободы Индии, а заодно и арабских стран. Дело в том, что в апреле копившаяся ненависть к британцам в Ираке прорвалась в виде военного переворота. Новый премьер — министр (апрель — май 1941 г.) Рашид Али аль-Гайлани вступил в вооружённый конфликт с Британией, которая даже после отмены мандата Лиги Наций в Ираке (1932) считала эту страну сферой своего влияния. Бос указал на открытое сопротивление британцам в Ираке, сильное подполье в Палестине, возобновление требований партии «Вафд» в Египте не участвовать в англо — германской войне, ежедневные вести о брожении в ряде крупных городов Индии. «В этот психологически важный момент державы “оси” могут захватить воображение всего Востока открытой декларацией политики в отношении Востока и в частности Индии и арабских стран. Последние ненавидят Британию как империалистическую державу и могут быть втянуты в орбиту “оси”, если убедятся, что державы “оси” будут бороться за их освобождение из — под британского ярма»[204]. Не забыл Бос напомнить, что для успешного изгнания британской власти и влияния из стран Ближнего и Среднего Востока следует сохранять статус — кво между Германией и СССР.

Настаивая на идее советско — германского партнёрства, Бос шёл по стопам других индийских революционеров. Так, в марте 1916 г. в Ташкент прибыл член Временного правительства Индии в Кабуле Мухаммад Али, который вёз Николаю II выгравированное на золотой пластине письмо Махендры Пратапа. Последний назвал Россию и Германию «нашими подлинными друзьями» и выразил надежду, что конфликт между ними скоро уладится и, более того, они объединятся, чтобы опрокинуть «жестокого узурпатора всего мира», т. е. Британию. Пратап предостерёг, что этот союзник по Антанте предаст Россию[205]. История вскоре доказала правоту индийского революционера, но, конечно, интерес у него был свой. Хотя пластину в Петербург переслали, ответа от властей Пратап не дождался. И всё же единомышленники в России у него имелись. Пример — выдающийся геополитик Алексей Ефимович Вандам (Едрихин) (1867–1933): ещё в 1913 г. он настаивал на близости интересов континентальных держав (России, Франции, Германии) перед лицом общего врага — Британии, которая, пользуясь своим положением владычицы морей, заперла их в Европе и душит экономически[206].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное