Читаем De Personae / О Личностях Сборник научных трудов Том II полностью

Именно падение Сингапура позволило Босу перестать даже в Берлине прятаться за итальянским псевдонимом. В начале февраля он создал для радиовещания на Индию канал «Азад Хинд радио» («Радио свободной Индии»), а 19 февраля впервые выступил по нему сам и под настоящим именем. «Падение Сингапура означает крушение Британской империи, конец чудовищного режима, который она символизирует, и зарю новой эпохи в индийской истории», — заявил Нетаджи[240]. Он выразил убеждение, что между Индией и британским империализмом не может быть ни мира, ни компромисса, а враги империализма — естественные союзники Индии и, наоборот, союзники империализма — её естественные враги. Эта передача произвела впечатление на Геббельса, который, правда, признал, что, пока японцы не одержат дальнейших побед в Азии, качественных изменений не будет.

К октябрю 1942 г. «Азад Хинд радио» наладило коротковолновое вещание на английском, хиндустани, бенгали, фарси, пушту, тамиле и телугу, а также чередовало гуджарати и маратхи. Для передач использовались японские радиостанции в Бангкоке и Шанхае. Правда, коротковолновыми радиоприёмниками в Индии владело всего около 30 тыс. человек (индийцами из них были 3/4); если бы у Берлина были технологии передачи сигналов на длинной волне, Бос мог бы охватить ещё 90 тыс.[241]. Сотрудники Центра свободной Индии слушали мировые новости (как правило, по Би — би — си и Всеиндийскому радио), выбирали интересные для соотечественников, составляли новости со своими комментариями, писали обращения на злободневные темы, переводили тексты на разные языки.

Радиопередачи Боса, как и переписку, немцы подвергали цензуре, а текст его открытого письма сэру Стаффорду Криппсу (о миссии Криппса в Индии см. ниже) подлежал личному одобрению Риббентропа[242]. Бос знал, что его прослушивают, поэтому наказал сотрудникам в телефонных разговорах с ним не пользоваться английским[243]. Кроме организации радиовещания он издавал в Берлине ежемесячный журнал «Азад Хинд» («Свободная Индия») на английском и хиндустани тиражом около 5 тыс. копий; число сотрудников центра выросло к концу лета 1942 г. до 35 человек[244].

Бос высмеивал пропаганду нового вице — короля Индии (1943–1947) виконта Уэйвелла, который утверждал, что страна находится под угрозой вражеского нападения, поэтому Суэц и Гонконг надо защищать с помощью индийских войск. Бос настаивал, что, объявив Индию воюющей стороной, британцы несут войну в саму Индию. Этот взгляд теперь разделял и Ганди: видя небывалые поражения британцев, он стал готовиться к решающей схватке с Раджем. К 1942 г. Махатма был убеждён, что антигитлеровская коалиция войну проиграет. По его мнению, Индию можно было спасти от военных разрушений, только если британцы уйдут, поскольку это лишит японцев причины вторгаться.

Внешняя угроза Индии всегда была для британцев геополитическим кошмаром именно потому, что они понимали, как хрупка их власть в этой стране. В ходе Большой Игры с Российской империей в Центральной Азии XIX — начала XX в. британцы страшились не столько её военного вторжения, сколько того воодушевляющего эффекта, какой оно мото оказать на индийское население. Ещё в 1883 г. опасение двуединой внешне — внутренней угрозы для Индии озвучил в курсе лекций «Расширение Англии» (который называют евангелием британского колониализма) один из идеологов империи сэр Джон Роберт Сили (1834–1895): «Что, если мятеж и русское вторжение произойдут вместе?»[245] Теперь к Индии подходили войска Японии, агрессию которой против России Британия поощряла в своё время и договором о союзе 1902 г., и соглашением Арита — Крэйга 1939 г. (в разгар боёв на р. Халхин — Гол).

Безопасностью Индии как ключевого звена имперской обороны было озабочено не только правительство Черчилля. Президент США Рузвельт и британские лейбористы давили на премьер — министра, чтобы тот успокоил индийских националистов. Хотя в том же 1942 г. Черчилль произнёс свою знаменитую фразу — он «не для того стал премьер — министром, чтобы председательствовать при уничтожении Британской империи», в марте ему пришлось отправить в Индию бывшего посла в Москве (1940–1942) сэра Стаффорда Криппса. «Верховный жрец империализма», как назвал Черчилля Бос[246], хотел заверить национальные силы Индии, что после войны Британия предоставит ей статус доминиона. Метрополия пыталась создать у колонии взаимную заинтересованность: та получит повышение через свою помощь в войне. В условиях беспрецедентного ослабления империи такая аргументация действовала на индийских политиков уже худо.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное