Дебаты о мирах. Спорные нарративы глобальной современности и мирового порядка

Сдерживаемая своими прошлыми воинственными действиями и Конституцией, разработанной США, а также "культурой антимилитаризма", доктрина Ёсиды, с акцентом на экономическое восстановление и рост под зонтиком безопасности США с очень ограниченным вооружением, стала основным нарративом того, как послевоенная Япония будет снова взаимодействовать с миром. В контексте холодной войны японское правительство также стремилось, несмотря на внутреннее сопротивление населения, вступить в союз с США. Во второй половине 1950-х годов внешнеполитический нарратив Японии отражал новые события того времени, такие как рост числа новых независимых государств и неприсоединившихся движений, а сама Япония успешно вступила в ООН в 1956 году. Это также было время усиления напряженности холодной войны. В связи с этим японский глобальный нарратив подчеркивал универсализм и солидарность с Азией и Западом. Например, в первой японской "Голубой книге дипломатии", опубликованной в 1957 году, японское правительство объявило три столпа японской дипломатии: "дипломатия, ориентированная на ООН", "сохранение позиции Японии как члена Азии" и "сотрудничество со свободным миром". Эти три принципа представляли собой нарратив Японии о мирной дипломатии и поддержке демократии в конфликтном мире. Такой нарратив, однако, оказался совершенно несовместимым с политическими фактами на местах, поскольку правительство Киси (1957-1960) занялось пересмотром договора о безопасности между США и Японией без демократических дебатов и несмотря на массовые протесты против его заключения.

 

Чудесный экономический успех Японии, начавшийся в 1950-х годах, стал очевиден в 1970-х годах после того, как в 1968 году Япония стала второй по величине экономикой в мире. Экономика страны продолжала расти, хотя и более медленными темпами, чем в первый период высоких темпов роста, даже после разрушительных нефтяных шоков 1970-х годов. В контексте "экономического чуда", пережитого Японией, на передний план вышел новый глобальный нарратив, подчеркивающий ее уникальность. Такой нарратив охватывал как безопасность, так и экономическую сторону уникальности Японии, о чем было заявлено мировому сообществу.

С точки зрения безопасности, нарратив изображал Японию как уникальную пацифистскую нацию. Пацифизм Японии был неизбежным продуктом как стигмы, возникшей в результате поражения во Второй мировой войне, так и страха страны оказаться втянутой в холодную войну, но термин heiwa kokka часто использовался для утверждения уникальности Японии как отличной от других стран региона и за его пределами. Когда экономический подъем Японии стал очевидным, а горячие войны в Азии в начале 1980-х годов утихли, японское правительство стало подчеркивать уникальную внешнюю политику страны, заключающуюся в пацифизме. Повествование сводилось к тому, что Япония, в отличие от других великих экономических держав, не будет превращаться в военную державу, и такой сознательный выбор является "исторически беспрецедентным экспериментом", которые "способствовали бы миру, стабильности и развитию во всем мире". Эта особая роль, которую играла Япония в этот период, заставила другого премьер-министра, Миядзава Киити, отметить, что этот "эксперимент" был "первым в своем роде в истории человечества". Следовательно, эта пацифистская позиция поставила Японию в "нереальное и ненормальное" положение, что вызвало внутреннюю реакцию и давление со стороны Соединенных Штатов, требовавших, чтобы Япония взяла на себя больше бремени безопасности. Все это, тем не менее, представляло собой уникальный подход к национальной безопасности.

Япония также описала чудесный экономический успех страны в рамках нарратива уникальности. Особые характеристики японской деловой практики и институтов, от "Japan Inc." до модели развития "летящих гусей" с Японией в качестве ведущего гуся, стали общепринятыми способами объяснения экономического подъема Японии. Широко обсуждаемая так называемыми японскими ревизионистами в западной журналистике и научных кругах, уникальность японской экономики стала ядром американо-японской напряженности с 1970-х до начала 1990-х годов. Унаследовав экономический национализм, смешанный с лозунгом Мэйдзи "wakon yosai", японское правительство и японская экономика стали ядром напряженности между США и Японией. Унаследовав экономический национализм, смешанный с лозунгом Мэйдзи "вакон йосай", японское правительство и бизнес по всему миру пропагандировали превосходство японской экономической практики, начиная с государственного руководства промышленной политикой, корпоративного управления в японском стиле, включая кейрецу, и заканчивая качественным производством (монозукури). Стратегия "встроенного меркантилизма", заключающаяся в агрессивном продвижении экспорта и протекционизме внутри страны, также оправдывалась как судьба страны, не обладающей природными ресурсами. Все эти экономические достижения стали главным символом национальной гордост и экономического национализма.53