Дебют

Но, как только гонфалоньер опустила взгляд на сцену, ощущение былого величия испарилось без следа. Там, в окружении сидящих на скамьях послушников, спорили два жреца. Дрожащие и слабые голоса разносились эхом над пустыми зрительскими рядами и звучали больше похоже на карканье ворон.

Полтора десятка слушателей да два хриплых и орущих спорщика. Вот и всё великое наследие грандиозных представлений.

Впрочем, Джейн пришла сюда совсем не за представлениями.

Каноник Теобальд сидел в сторонке от всех. По положению капюшона казалось, что он внимательно слушает спорящих. Но, когда Джейн подошла поближе, стало понятно, что старик всё время крошил хлеб и наблюдал за лениво клюющими его голубями.

— Доброе утро, каноник, — весело произнесла Джейн, присаживаясь рядом. От тона первых слов обычно зависит то, как пройдёт вся остальная беседа. Она свой вклад сделала, теперь его ход.

Он поднял на неё морщинистое лицо и добродушно улыбнулся.

— Доброе, ваша милость, доброе, — он улыбался, но глаза всё ещё косились на птиц, а руки сами собой продолжали отрывать от мякиша куски и бросать их в снег. Не лучшее начало. — Не ожидал увидеть вас здесь.

Прозвучало как «А я всё гадал, когда же ты, наконец, припрёшься».

— Это почему же? — она нарисовала на лице улыбку, источая дружелюбие и благодушие. — Гонфалоньер должен появляться везде в своём городе. И в сияющих залах, и в грязных подворотнях.

— Возможно, но только если гонфалоньер высыпается. А вы выглядите очень сонной. Засиделись вчера с послом?

— Северяне отправились домой ещё до полуночи. Мне просто плохо спится, — чёрта с два она признается, что большую часть ночи беспокойно ворочалась на отвратительно мягкой постели, а затем не выдержала, стащила одеяло на пол и почти мгновенно там заснула.

— Плохо спят либо закоренелые грешники, либо ратующие за весь мир святые, — усмехнулся Теобальд. — Вы похожи на грешницу, но, как мне кажется, всё-таки ратуете за мир.

Сомнительная похвала из уст жреца, который предпочитает кормёжку птиц теологическому спору.

— Будем надеяться, что я не только ратую, но и добьюсь чего-то. С помощью богов или хотя бы их жрецов.

Старик медленно повернул голову к птицам, и его отвисшая на шее кожа при этом нелепо качнулась из стороны в сторону, навевая Джейн воспоминания об индюках.

— Мы все в трудах на благо города, ваша милость. Только посмотрите, — он обвёл рукой полукруг скамей-ступеней и рассевшихся на них жрецов. — Мы собираемся здесь каждое утро не потому, что обожаем спорить до хрипоты, а потому, что нам нужно напоминать самим себе, что мы несём слова богов в души людей. Знаете ли, это очень легко забыть за нашими ежедневными делами. Подсчёты храмовых податей, выделения средств богадельням, выслушивания претензий глав кварталов, приёмы, прошения, мольбы… — он замолчал и махнул рукой, швыряя птицам очередную горсть крошек. — Как только закончится спор, все мы разойдёмся по своим делам и до следующего утра снова превратимся в счетоводов, писарей и проверяющих.

— Похоже, вы очень заняты, — разве что только разворовыванием храмовой и городской казны. — Наверное, даже больше, чем все остальные.

— На долю праведных выпадают самые тяжёлые испытания, как говорит Брат-Смерть. Вам, как я слышал, тоже выпало испытание.

— Правда? Какое?

— Испытание смирения, — он поднял голову на тусклое зимнее солнце и сощурился, как ящерица. — Я понимаю, ваша милость, что ваше вето — попытка избежать кровопролития. Но иной раз оно необходимо.

— Но разве боги не против войны, фра Теобальд? Разве они не против кровопролития?

— Ещё ни один бог не начинал и не заканчивал войну, ваша милость. Зато вот люди делают это постоянно. Из-за глупости, из-за алчности, из-за страха, иногда — из отчаянья. Но это всё имеет мало общего с богами.

— А что же тогда жрецы? — не отступала Джейн. — Раз боги сами не вмешиваются — не следует ли вам, его…

Теобальд тяжело и долго вздохнул, и его дыхание вырвалось в морозный утренний воздух струёй пара.

— Ваша милость, — с усталой улыбкой произнёс он. — Я же не зря распинался, рассказывая вам о том, что мы все здесь делаем. Посмотрите, — он вытянул костлявую руку на спорящих. — Вон тот лысый господин — приор Утонувших. А тот, кто спорит с ним — нидринг, проповедующий во славу духов предков. А стою над ними я, приор храма Двух. Знаете, почему никому из них никогда не придёт в голову возмутиться тем, что каноник, то есть я, не из их храма?

— Почему же? — без всякого интереса спросила Джейн. На свой вопрос она уже ответ получила, и теперь беседа будет просто одним затянувшимся прощанием.

— Потому что наш бог — Лепорта, ваша милость. И служим мы в первую очередь ей. И лишь потом богам. И, при всём моём уважении к вам и вашему, несомненно, доброму сердцу… — он грустно улыбнулся. — Лепорта требует войны. И мы, её жрецы, не можем возразить своему богу.

— Конечно, понимаю, — бессмысленно прошептала Джейн, глядя на то, как каноник снова бросает хлеб голубям. Три птицы с шумом сцепились за особо большой кусок, хотя снег вокруг них был густо усеян крошками поменьше.