Дебют магии

— Простите, но я был немного неуклюжим и…

— Да, я видела! Но спросить ты не успел, да? Хотя, все равно плевать я хотела на его мнение!

— О, — выдавил волшебник. Огромная гиря страха и тошноты внутри него вдруг обратилась в легкое перышко.

— И скажи мне магазин, где ты купил это платье. Я хочу взять еще несколько таких, чтобы менять друг на друга.

— Хорошо, — перышко вновь обратилось гирей, придавив собой добрую половину органов. Говорить «я тебя люблю» не так трудно, как отвечать «хорошо» госпоже Фить’иль. — Но чуть позже, я очень хочу подремать…

— Иди, иди, — отмахнулась старуха.

Инфион поднялся по лестнице, жутко обрадовался тому, что Носс Совайц еще где-то шляется и, спокойно отперев свою комнату, сел на кровать. Он разделся, лег под одеяло и попытался заснуть. Но в голову, как черви на гнилой плод, полезли мысли, связанные с последней цитатой Ромио. Интересно, а вдруг там действительно не было Эликсира? Но что тогда? На обычный яд мэр не повелся бы, он хоть дурак, но не настолько.

Хотя, какая, разница?

Главное — уснуть, забыть весь этот кошмар и надеяться на лучшее.

Но не один сон не сможет спасти от гнева «как бы мэра». Потому что сновидения кончаются, а Платз — нет.

Инфион все же задремал, и во сне он услышал какие-то голоса, которым не придал особого внимания, хотя стоило бы. Но какая разница — кто говорит у тебя в голове, пока ты спишь?

На самом деле, разговор проходил не в голове, а за стенкой, прямо в доме Фуста. Алхимик кое-как усадил гостей, налил им чаю а потом, тщательно заперев дверь в свою коморку на ключ, присоединился к пьющим.

— Мне кажется, я посылал к тебе убираться Инфиона, а он обычно не халтурит… — пробурчал Бурт, посмотрев на скомканные листы бумаги, разбросанные вокруг. — Спасибо, что не на пол посадил.

— И зачем ты запираешь дверь? — Хая, подпалив папиросу и один лист, рассматривала, как бумага тлеет и разлетается. — Мы же все равно не собираемся красть твои идеи…

— Осторожность не бывает лишний, — отозвался Фуст, тащивший мягкое кресло-качалку, в которое и плюхнулся. Гости, к слову, сидели на табуретах. Старик расправил свою фиолетовую мантию и продолжил. — Ну и что вы хотели мне сказать?

— Это вроде как ты хотел с нами поговорить…

— Да, и еще там! — создатель Философского Камня ткнул пальцем вверх. — Что это за чертовщина с Эликсиром Жизни и почему этот Эликсир…

— А ты так и не догадался? — Буртсон чуть чаем не подавился, но больше не от удивления, а оттого, что чай был слишком уж крепкий. — У тебя есть сахар? Чем больше — тем лучше.

— Где-то там лежит в какой-то банке, — махнул Фуст на отвали. — Так что случилось?!

— Немного блесток… — начала тетя Хая, словно произнося слова какого-то древнего заклинания.

— И дело в шляпе, — закончил работодатель Инфиона, опустив чашку на пол.

— Вы можете говорить человеческим языком?!

Гости алхимика переглянулись и начали растолковывать Фусту самые, как им казалось, элементарные вещи. С каждым словом глаза старика в фиолетовой мантии расширялись, пока тот не сказал что-то на подобии «Гениально!», а потом побранился на то, что это была не его идея.

Но эту часть разговора мозг Инфиона уже не слышал, потому что полудрем заменила непроглядная мгла крепкого, как чай Фуста, сна.

На улицы вылилось столько света, сколько глазури выливают щедрые кондитеры на свои торты. Да, будет правильно сказать, что город заглазурировали светом. Златногорск постепенно начал оживать — и для этого не понадобилось ни безумного профессора и его помощника, ни грозы. Жители постепенно отходили от ночного шока, и высыпались на улицы цветной посыпкой для десертов, спеша по своим делам и открывая магазины.

Где-то на Мармеладной Улице в Квартале Жандармов Денвер уже вовсю продавал новый выпуск «Сплетника Златногорска», который раскупали, как никогда. Люди словно забывали, что видели все, о чем было написано в газете, своими глазами, и решались потратить деньги, которые продолжали работать как никогда.

Очередной философ упал в руку главного редактора. Денвер вручил свежий выпуск и отметил покупателя. Такого покупателя сложно было не отметить, а уж тем более не заметить, но для главного редактора в полосатой шляпе он играл особую роль, обещая принести много сенсаций. В основном потому, что для кого-то благодаря этому человеку должна была наступить череда тридцати трех несчастий, которая для Денвера отражалась в зеркале мировой справедливости (и журналистики) как полоса из тридцати трех счастий.

Платз открыл только что купленный «Сплетник Златногорска» и пробежался по первой странице, оставляя за собой звуковой след из клацанья тростью.

— Замечательно, все на первой полосе, — улыбнулся он. Венки на лбу вновь надулись и слегка запрыгали.

— И что же ты придумал, а? — послышался голос поспевающей Доны Розы.

— Узнаете, — «как бы мэр» захлопнул газету.

Буквально пролетев еще несколько улиц, Роза и Платз оказались на главной площади.

— А куда пропал Магнат? — вдруг остановился блондин.

— Сказал, что почувствовал какие-то странные колебания… Сказал, что вернется.