Дебютант

Вот они и бродили в крепостных стенах, изредка натыкаясь на редких посетителей. Хотели отсидеться где-нибудь в одном месте, но сразу заметили, что всюду видеокамеры — кто знает, не явится ли смотритель узнать, в чем дело?

Хорошо хоть прямой связи с руководством нет, подумал Шершнев. Что бы они сообщили? Чем объяснили отставание от графика? Визитом в музей? Если эта тягомотина вскроется, их выбросят из отдела. Будет удачей, если вообще оставят на службе. Но это потом. Можно будет отбрехаться. Сочинить про поломку машины, про что угодно, главное — вырваться отсюда, встать на след.

А еще Шершнева беспокоил Гребенюк. Напарник молчал. Рапорт, наверное, сочиняет, сволочь, подумал Шершнев. Майора нужно было срочно перетянуть на свою сторону, заручиться его согласием поддержать потом липовую версию событий.

Шершнев мог запросить помощь посольской резидентуры. Получить деньги, данные со спутников, оружие. Он привык себя чувствовать частичкой мощи государства. И сейчас эта мощь уходила в никуда, в песок, и без толку было вызывать помощь — помощь против чего? Против Чарли Чаплина? Против мистера Бина?

Ему было душно. Они договорились с Гребенюком, что пробудут в музее полчаса. Хватит, чтобы полицейские уехали. Прошло девятнадцать минут.

Гребенюк вышел из-за угла, собранный, спокойный. Остановился в двух шагах, посмотрел на потолок, на простоватые, серенькие сеточки душа, висящие так высоко, что не достать рукой. Опустил взгляд вниз, на желтоватый кафель. И Шершнева только сейчас осенило, что он зашел в бывшую газовую камеру. Вон и тяжелая стальная дверь с колесными затворами. Он хотел выйти, но Гребенюк осторожно придержал его ладонью:

— Послушай, подполковник…

Шершнев инстинктивно обернулся в сторону двери. Слава богу, камеры хоть не пишут звук. В принципе, Гребенюк был теперь в его руках. Расконспирация. Если он укажет в рапорте, что майор обратился к нему по званию в публичном месте, Гребенюк пойдет под арест. Сдурел, что ли, поплыл от обстановочки?

Но Гребенюк всем видом показывал, что он-то как раз в порядке.

— Послушай, подполковник, — повторил негромко. — Тут вроде место тихое поговорить.

Шершнев был выше, сильнее. Да и учили их совсем разному. Он пододвинулся вплотную и шепотом приказал:

— Завязывай! Поехали!

— Погоди ты, — Гребенюк примирительно поднял руки. — Мы же оба чувствуем, что что-то не так. Я же технический человек. У нас все строго. Если не работает, надо искать причину.

— Вот именно, что ты технарь, — подчеркнул последнее слово Шершнев. — А несешь всякую чушь.

— Техника многому учит, — ответил Гребенюк. — Бывало у тебя, что машина не заводится, хотя все в порядке? А потом раз — и завелась? Как будто ждала чего-то?

Шершнев неохотно кивнул.

— Вот и я про что, — Гребенюк сцепил пальцы в замок, стал разминать. — Как у нас говорят, если то, что должно работать, не работает, причина либо на входе, либо на выходе. Был однажды у меня случай. Консультировал ребят. Две попытки, две неудачи. Детонаторы отказывают. А ведь все проверяли, вылизывали, не то как у нас обычно, тяп-ляп. Ну, меня прислали проверить, не саботаж ли. Уж больно странно это. Проверил — сам бы лучше не сделал. На полигоне — работает. На месте — нет. Я подумал и говорю: а вы другую команду пошлите. С техникой порядок. С людьми что-то не так. Они мне: ты это официально? Я говорю: официально я вам напишу, что технология соблюдается, причины отказа неясны. А людей вы все-таки отправьте новых. Отправили, и что ты думаешь? Рвануло как надо. А тот все равно жив остался. Телохранители легли. А тот жив. Силен был его бог бородатый, — Гребенюк отвел взгляд, усмехнулся. — А через полгода солдатик-срочник его ухлопал. Восемнадцать лет. Желторотик, только что из учебки. Дуло от приклада едва научился отличать. Деды его в лес погнали за грецким орехом. Кто поумней из салажат, на базаре покупали за свои. А этот, телок безмозглый, пошел. Сам знаешь, чем такие походы обычно заканчивались.

Шершнев знал. Видел видеозаписи, которые боевики передавали на кассетах. Потом и в интернете появились. Он не знал, что Гребенюк тоже был там, в горах, и чувствовал теперь к майору приязнь, как будто они побратались.

— Так и этого должны были прирезать под камеру. Или в рабство продать. Кто за него выкуп даст, за срочника-то, — Гребенюк помолчал. — А он троих одной очередью свалил. Сам, говорит, не знаю, как так получилось. Не понимал он, кто перед ним. Лупил от страха.

— Так дело в нас, ты думаешь? — спросил Шершнев напрямую.

— Или в нем, — Гребенюк показал пальцем туда, за горы. — Или и в нас, и в нем. Скажи, — Гребенюк решился, — а за тобой никакого особого следочка не тянется? Понимаешь, о чем я?

— Не тянется, майор, — твердо ответил Шершнев. — Давай двигать отсюда. Мы его сделаем.

Они прошли мимо блоков и казематов, мимо расстрельной стены обратно к воротам. Навстречу попались дети в цветастых куртках, школьная экскурсия. Одни собрались группкой около учительницы, а другие бегали, болтали, хихикали, делали селфи на фоне камер.