Дебютант

Сколько их будет? Двое. Калитин сам консультировал составителей инструкций. Они приедут на машине. Очень вероятно, что они уже здесь. Рядом с домом. В лесу. В холмах. С биноклем. Станут ждать, когда он вернется.

Некуда бежать. Некого просить о помощи. Нужно как-то попасть в дом. Там Дебютант. Его сокровище, его билет. Без готового вещества и со смертельным диагнозом он никому не нужен. Так, мусор. Его будут лечить только в том случае, если он сначала покажет товар.

— Давайте уберем вашу машину с парковки, — мягко сказал Травничек. — Они наверняка знают номер. Вы же, я полагаю, не хотите звонить в полицию?

Калитин замотал головой.

— Пойдемте, — сказал Травничек. — И не забудьте заплатить.

— Куда? — спросил Калитин, поднимаясь и вытаскивая бумажник.

— В церковь. Куда же еще? — ответил Травничек. — Вы же не думаете, что вас будут искать в церкви?

Калитин не нашелся с ответом.

— Почему вы мне помогаете? — спросил он настойчиво, едва они переступили порог церкви. Машина была спрятана за живой изгородью, в закутке для мусорных баков; не знаешь — не найдешь.

— Это мой долг, — сказал священник, запирая дверь.

— Хорошо. Спрошу по-другому. Почему вы помогаете — мне? — Калитиным овладело истерическое веселье, выхлоп пережитого страха.

— Это мой долг, — повторил Травничек.

— Послушайте, вы ничего про меня не знаете, — Калитин захихикал. — В полицию я не звоню. Вас это не настораживает?

— Подождите, сейчас принесу вина, — ответил Травничек дружелюбно. — Оно для причастия, — как бы извиняясь, добавил он. — Но вам нужно выпить глоток-другой. Для успокоения.

Калитин остался стоять в недоумении.

Он впервые был внутри этой церкви, которую тысячи раз видел снаружи.

Форма сводов внезапно напомнила Калитину его лабораторию. Да. Они же работали в бывшем храме. Такие же узкие окна, избыточная толщина стен, тот же чертеж.

Он стал всматриваться в стены, медленно пошел вдоль скамей из мореного дерева. Темно. Плохо видно. Впрочем, роспись и при ярком свете оставалась бы для него плоской, закрытой. Кто эти бородатые мужчины с нимбами — апостолы, святые? Что они делают? Какое значение в их расположении?

Он подошел к алтарю. Своды изгибались круче, изображенные на них фигуры нависали над Калитиным. Страшный Суд, понял он. Это было единственное, что он мог понять в церкви сам, без подсказки.

Он снова опознал архитектурную композицию, форму пространства. Вспомнил обрезанного по пояс ангела с трубой и подумал: форма диктует сюжет, — радуясь, что к нему вернулась способность мыслить остро и глубоко.

Внизу, на уровне его глаз, рогатые черти с синими языками пронзали трезубцами грешников; многоглазые ехидны тащили тела в багровую бездну, за обрез пола.

Выше, в рассеянном ореоле света, небесное воинство поражало тварей, взлетевших слишком высоко, в запретные для них пределы. В центре стоял на облаке Иисус. А по бокам, на клиновидных выступах сводов, ангелы трубили в длинные трубы.

И тот, что справа, был отдаленно схож с изображенным на Острове, будто два художника рисовали одно и то же существо, но с поправкой на изъяны зрения духовидца, на условности стиля и мастерства.

Так вот что было там, сказал себе Калитин, узрев всю картину. Вот что! Страшный Суд! А мы, выходит, работали как раз внизу. Среди невидимых, стертых со стены чертей и страшилищ.

Калитин поежился. В церкви было холодно. Пористый известняк будто напитался речной сыростью и теперь отдавал ее вовнутрь.

Явился Травничек с вином. Калитин выпил залпом — сладкое, душистое.

Он решил, что останется в церкви до ночи. И вправду: кто станет здесь его искать?

А в темноте он пройдет со стороны леса к задней двери. Они же не знают, что он знает о них; если убийцы там, то ожидают, что он приедет на машине, остановится у парадного входа. Лишь бы Травничек не передумал, не выдал. Попросить его съездить в дом? Но как объяснить про флакон?

— Я вам помогу, — неожиданно произнес Травничек. — Но вы должны меня выслушать, — закончил он торжественно и строго.

— Хорошо, — осторожно ответил Калитин. Пусть говорит что угодно, лишь бы дождаться ночи. Странно, но в церкви он чувствовал себя под защитой. Он представлял, как она выглядит снаружи — угрюмая, темная, ничейная, и это вселяло в него уверенность, схожую с той, что он испытывал на Острове.

— Только не обижайтесь, — сказал Травничек. — У меня плохо получается быть пастырем. Помните Гессмана? Маклера, что продал вам дом?

— Помню, — недоуменно ответил Калитин. — А он-то при чем?

— Я постараюсь объяснить… — протянул Травничек, сцепил руки на груди. — Вы же пришли на похороны. Гессман был когда-то офицером государственной безопасности. Работал в департаменте, который курировал религию.

— Это он вам про меня рассказал? — спешно спросил Калитин, вспомнив догадку о проницательности маклера.