Дебютант

Травничек машинально провел пальцем по губам. — Я испугался происходившего, — сказал он тихо и твердо. — Обо мне стали писать в газетах на Западе. Называть мучеником. Даже «настоящим святым», — Травничек произнес эти два слова полушепотом. — Кощунство!

Калитин внезапно осознал, что понимает пастора. Его тоже, бывало, называли на партийных собраниях «надеждой науки», выдвигали в какой-нибудь почетный президиум. А он только выжидал: когда они разойдутся наконец, и можно будет вернуться в лабораторию. Ужас немного отпустил, будто чудаковатый священник своим рассказом отогнал в сторону бродячие тени убийц.

— Они, конечно, переполошились. Решили, что записи делаю я сам. Вызвали меня на беседу, — продолжил Травничек. — Я пытался объяснить, что я тут ни при чем. Конечно, мне не поверили. А кто бы поверил? Это, в сущности, было чудо. Настоящее чудо.

Слабак, с удовольствием подумал Калитин. Только надавили, он и сдался. Калитину было приятно чувствовать, что его страх куда оправданней.

— Они приходили в церковь, — сказал Травничек. — Пытались понять, где я ставлю аппаратуру. Кто из прихожан мне помогает. И ничего не могли найти. А записи появлялись. Все новые и новые. Люди обращались в веру. Приходили в церкви. Много людей. Сотни. Тысячи.

Калитин вдруг ощутил, что рассказ пастора будто имеет второе дно, ведет куда-то, куда Калитин не хотел бы идти, — но именно сейчас слова священника имеют власть над ним.

— Тогда они пригласили экспертов, — сказал Травничек. — Ученых. В том городе был институт, который разрабатывал аудиоаппаратуру. Подслушивающие устройства в том числе. Ученые изучили пленки. И посоветовали во время очередной проповеди разместить в зале агентов в штатском. Агентам дали особые какие-то свистки, которые человек почти не слышит, а пленка регистрирует. И скомандовали свистеть с интервалом в полминуты. Они рассчитывали изъять потом кассету с этой проповедью. И, сравнив время и силу звука свистков, которые тоже запишутся, определить, где, у кого в зале магнитофон. Их фотограф в это время делал снимки зала с хоров. Я видел потом эти фотографии. Зал на них был расчерчен фломастером, как шахматная доска. Агенты пронумерованы. Невидимая сеть.

Травничек обвел взглядом своды церкви. Калитин подумал: наверное, именно этот случай пастор имел в виду, когда говорил о творчестве во имя зла. Калитину снова стало забавно: какие громкие слова, хотя речь идет о банальной технике акустического наблюдения, и не самой совершенной, кстати! Он автоматически воспринял рассказанное как еще одну головоломку и стал размышлять, есть ли у предложенной задачи химическое решение: с помощью радиоактивных меток, к примеру, или маркирующего спрея. Привычная работа ума отчасти вернула ему силы; и он еще яснее почувствовал, что Травничек играет с ним в какую-то игру.

— Ученые были уверены в успехе, — сказал пастор. — А оказалось, что на кассете свистки не записались. Хотя проповедь было отлично слышно. Эффект церковной акустики. Так написано в отчете.

Наверняка он думает, что это Бог помог, решил Калитин. Ему был приятен собственный надежный скепсис; но он ощущал, что защищается, отстраняется, ибо слышит сквозь слова — веру. На мгновение ему показалось, что и пастор, и убийцы — абсурдный сон, вереница проклятых снов, перетекающих один в другой.

— И тогда они сменили тактику, — продолжил Травничек грустно. — Я жил в доме причта. Однажды утром в дверь позвонили. Я думал, это явились они. А там стоял посыльный из кондитерской. Он привез двадцать тортов. Я решил, что это шутка. У меня было несколько приятелей, которые могли так забавляться. Адрес мой, имя мое, заказ оплачен. Я раздал торты в бедные семьи. Радовался, что у них будет праздник. А потом… — Травничек помолчал.

Калитин ждал.

— Наутро привезли грабли. Десять связок. Тут я заподозрил недоброе. Попросил забрать, но доставщик уехал. — Травничек завозился, вытянул из складок сутаны старый потрепанный блокнот. — Всегда ношу с собой. Как напоминание.

Священник перелистнул страницы, указал пальцем:

— Клетки для собак. Корм для аквариумных рыбок. Велосипеды. Насосы. Три грузовика угля. Кеды. Краска для волос. Матрасы. Топоры. Подтяжки. Обувной крем. Магнитофоны. Телевизоры. Стиральные машины. Тазы. Шляпы. Рамы для картин. Иголки. Гвозди. Столы. Зонты. Рассада в горшочках. Диваны. Газонокосилки. Доильные аппараты. Макеты парусников в стеклянных бутылках. Сено. Кастрюли.

Калитин почувствовал, как на него ложится тяжкий груз перечисляемых вещей.

Травничек продолжил:

— Никто не соглашался забрать товар. Дом превратился в склад. Я ведь не мог раздавать это — вдруг потом потребуют обратно? Пошли слухи, что я сошел с ума. Превратился в барахольщика. Однако я читал проповеди, как прежде. Они были как светлая тропа среди безумия.

— Пытка изобилием, — сказал вдруг Калитин. Он никогда не слышал о таком, но верил безоговорочно.