– Твой отец – очень умный человек. Зануда изрядная, конечно, долбит и долбит годами в одну точку, пока не выдолбит того, что ему надо. Меня до самых костей прогрыз насчет образования, мол, не те сейчас пошли преступники, чтобы достаточно было азбуку выучить – и можно ловить. Я его, конечно, к такой-то матери посылал, считал, что он сильно перегибает. А годы прошли – и вижу: прав он был, когда носился со своими идеями. Особенно когда меня на ОБХСС назначили. Вот тут-то я на собственной шкуре все и прочувствовал. Когда Астахова убили и сразу раскрыть не смогли, твой отец знаешь сколько докладных и всяких прочих бумаг накатал, дескать, необходимо повышать образовательный уровень кадрового состава, самые запутанные нераскрытые дела в пример приводил, особенно на Астахова нажимал, потому что его Брежнев очень уважал. Отец надеялся, что на этом можно сыграть… Да что говорить! Колька про людей много чего понимает, иначе не поднялся бы на такую должность. Он про своего брательника все отлично знает. Просто тебе не говорит. Родня все-таки, зачем напряжение поднимать. Но ты ему не рассказывай, что я тут с тобой разболтался, а то расстроится.
– Конечно, – кивнул Юра.
– А тетушка твоя, Ниночка, как поживает? Замуж вышла, поди?
– Вышла, ага. Даже дочку родила.
– И кого осчастливила? Эх, какая была девушка! – Абрамян мечтательно улыбнулся и причмокнул. – Был бы в те годы холостым – сам бы женился на ней. Сколько ей было, когда я в последний раз приходил к вам в гости?
– Я был в девятом классе, значит… – Юра быстро подсчитал, – ей было двадцать шесть.
– И где она теперь? Все с малолетками возится?
– Ага, только теперь в службе профилактики.
– А муж у нее кто? Из наших, милицейских?
– Нет, он в театре работает.
– Артист, что ли?
– Ну… такой, не выдающийся. На третьих ролях. «Кушать подано» или «Гонец из Пизы прибыл». Зато профорг труппы.
– Ясненько. И как с ним живется? Находят общий язык?
– Конечно, – Юра немало удивился вопросу. – Иначе зачем бы они женились?
– Ну, мало ли, – туманно откликнулся Абрамян. – Всякие обстоятельства бывают. Помнится, тогда, на деле Астахова, я чуть с ума не сошел, пока общался со всеми этими театральными и оперными деятелями. С ними же невозможно нормально разговаривать!
Юрий сообразил, что в этом месте нужно сыграть удивление. Удивляться-то было нечему, отец во всех подробностях пересказал ему все разговоры, которые он в те дни вел с Абрамяном. И про кантилену, и про верхнее до, и про то, как раздражало все это оперативника, как он злился и негодовал.
– Это как? Почему невозможно?
– А ты сам попробуй. Спросишь у них, например, кто мог желать зла потерпевшему, а они тебе в ответ такое загнут – ни слова не поймешь. Лепят чего-то про драматургию образа, про диапазон, про эластичность связок… Говорят так, что из трех слов два ты не знаешь. И что прикажешь делать? Останавливаться и просить каждое непонятное слово разъяснить? Я разок попытался, вышло только хуже. Сначала куча времени ушла на то, чтобы объяснить, что это слово означает, а потом на меня стали смотреть как на вошь, с которой вообще нет смысла разговаривать. Да я не гордый, плюнул бы и стерпел, но время, время… Сроки-то горят, а тут пока разберешься – поседеешь. Спрашиваю у них: кто, мол, мог желать смерти Астахову, были ли враги, а они несут хрень какую-то, вспоминают давние склоки, кто кому что сказал, да как посмотрел, да не ту ноту взял. Один чувак вообще начал рассказывать, как какой-то певец, не Астахов, другой совсем, сто лет назад обругал эту… как ее… ну, которая на рояле аккомпанирует. Ну совсем не в дугу! Они как будто не слышат вопросов, треплются про то, что им самим интересно. Короче, публика такая, что с ней каши не сваришь. Хорошо еще, что на месте обнаружения трупа была фотография, с ней дело легче пошло, а без нее мы бы на историю с балериной не вышли. Просто не хватило бы терпения вытаскивать сведения из этих музыкантов, будь они неладны. Но все равно оказалось, что пустышку тянули. Никакого отношения эта несчастная девица к убийце не имела, Лаврушенков просто использовал первую попавшуюся фотографию, какую нашел у Астахова на даче. Ты же дело читал, должен помнить, чего он в своих показаниях говорил.