Дебютная постановка. Том 2

Юра лгал. Он прекрасно переносил спиртное, мог выпить очень много и не захмелеть, но интуиция подсказывала: в данном случае лучше выглядеть слабым и недалеким.

Александр Геворкович не сумел назвать ни одной фамилии, но существо дела помнил, как оказалось, неплохо. Он рассказал и про девушку из кордебалета, и про ее жениха – переводчика с французского, и про ее друзей с «высокими» связями, и про долгие, но совершенно бесплодные разговоры с богемным окружением Владилена Астахова.

– Уйму времени потратили, целый месяц возились, и все впустую. Версию с балериной и ее ухажерами пришлось бросить, потому что нас заткнули, там выходы на такие сферы светили, что лучше не соваться, – Абрамян выразительно посмотрел на лейтенанта.

– Вам запретили работать в этом направлении?

– Ну что ты, впрямую никто ничего не запрещал, но дали понять, что это крайне нежелательно. Дело забрали у Дергунова, первого следователя, передали Полынцеву. Мы, честно говоря, тогда немного растерялись, других-то версий у нас не было. А тут твой дядька подсуетился, очень вовремя получилось. Благодаря ему и раскрыли.

Абрамян вдруг осекся и отвел глаза.

– Тебе отец говорил? Или ты не в курсе?

– Говорил.

– Ну слава богу, – с видимым облегчением выдохнул Александр Геворкович. – А то я ляпнул не подумавши, а потом вспомнил, что Коля с самого начала просил меня не распространяться насчет Михаила. Не хотел, чтобы в семье знали, особенно ты и Татьяна Степановна. Вот я и молчал. Давно он тебе сказал?

– Давно. Я тогда только-только из Омска вернулся.

– Ну дает Колька! Вот кто умеет держать язык за зубами и не болтать! Ему бы не в кадрах штаны протирать, а в разведке служить. Столько лет таился! Зря он в свое время из розыска ушел, такому, как он, самое место среди нас.

Абрамян восхищенно присвистнул и опрокинул очередную стопку.

– Как там Мишка-то? – спросил он с неподдельным интересом. – Твой отец вроде говорил, что он в Красноярске?

– Да. Собирается через год-полтора возвращаться.

– И как у него карьера? Небось в гору пошла? Такому палец в рот не клади, откусит не только руку, но и кресло, в котором владелец той руки посиживает.

В голосе Абрамяна отчетливо слышалась неприязнь.

– Вроде бы у него все хорошо складывается, – аккуратно ответил Юра. – Знаете, когда папа рассказал мне, что это дядя Миша фактически раскрыл убийство Астахова, я даже удивился: если человек так легко может найти преступника, не сходя с места, то почему он ушел со следственной работы? У него ведь должно было хорошо получаться. Может, даже стал бы таким же, как Полынцев. А он ушел в замполиты, это ж тоска смертная…

– А ты у отца спроси.

– Спрашивал, – вздохнул Юра.

– И что он ответил?

– Ничего. Перевел разговор на другую тему, и я сообразил, что он не хочет отвечать.

Александр Геворкович помолчал, собирая хлебной корочкой вкусный соус с тарелки, на которой от свежеприготовленного карпа остались только кости.

– Правильно, что не хочет говорить. Семейное дело, поносить друг друга не годится. Ну а я не член вашей семьи, мне можно. Мишке вашему нельзя работать следователем, он людей не любит. Презирает их. Считает себя выше всех, умнее и бесится, что никто этого не замечает, никто его не ценит. Потому и пошел в политико-воспитательную работу. Ему власть нужна, а не справедливость. Ради того, чтобы самому возвыситься, он пойдет на любую подлость, соврет, подставит. Будет улыбаться тебе в глаза, кивать, изображать понимание и поддержку, а сам втихую за твоей спиной гадость сочинит и сделает. Ни перед чем не остановится, если это даст ему в руки еще один крохотный кусочек власти.

Юра ошеломленно слушал и не верил. Неужели дядя Миша такой? Да нет, не может быть! Наверное, Александр Геворкович многовато выпил…

– То, что он тогда сумел вычислить убийцу, это чистая случайность. Просто повезло. Никаких талантов, нужных для опера или следователя, у Мишки не было и нет. Извини, парень, если тебе неприятно это слышать, но ты спросил – я ответил. Всегда лучше знать, с кем имеешь дело.

– А… – Юрий замялся, – отец тоже так думает? Или это только ваше мнение?

Абрамян назидательно поднял палец: