Дебютная постановка. Том 2

– Витя, или как там на самом деле его зовут, такой же человек, как мы все. Ему, может, кофе купить захочется или в туалет. Если он будет точно знать, что у него есть десять минут, в течение которых мы никуда не денемся, то…

– Поняла, – кивнула Карина. – Это мудро. Но Анастасия Павловна ничего такого вчера не говорила.

– Сам догадался, – буркнул Петр.

Он вытянул ноги, поднял лицо к солнцу и прикрыл глаза.

– Давай рассказывай дальше. Король решил, что его первый министр играет по своим правилам и сколачивает коалицию. И что потом было?

Пришел ответ от Каменской: «Спасибо, это очень кстати» и три брызжущих веселыми слезами смайлика. Петр показал телефон Карине.

– Видишь? Не такой уж я болван, все правильно сообразил. Вещай, сказительница!

Слушать про королевские политические интриги было не интересно, и Петр, закрыв глаза, едва ли не проваливался в дрему: ночью оба нервничали, спали плохо, если вообще спали, а не разговаривали. Да ладно, пусть скучно, зато Карина хоть как-то отвлекается.

На бульваре они просидели до тех пор, пока солнце не скрылось. Вышло минут двадцать, не меньше. Не спеша дошли по Страстному бульвару до памятника Пушкину, перешли по подземному переходу на Тверской бульвар и двинулись в сторону Никитских Ворот.

– У тебя есть план? – спросила Карина, когда они поравнялись со зданием ТАСС. – Или мы идем куда глаза глядят?

– Давай дойдем до консерватории, потом спустимся к Охотному Ряду, пройдем тем маршрутом, которым ходил когда-то Юрий Губанов, – предложил Петр. – А потом поищем место, где приземлимся пообедать.

– А потом?

– Потом на кладбище, как ты хотела.

Карина сразу повеселела, как только поняла, что данное накануне обещание не забыто, и на радостях чмокнула Петра в щеку.

– Спасибо, радость моя! За твою доброту я тебе на ужин пожарю настоящую миланскую котлету. Не поленюсь, сама сделаю. Отобью как следует, обваляю в сухариках.

– Миланская это какая? Что-то экзотическое?

– Примерно как венский шницель. Никакой экзотики, сплошное натуральное мясо. Огромный мясной блин во всю тарелку, даже края свешиваются. Тебе понравится.

– Так бы и сказала, что венский шницель, – проворчал Петр, пряча довольную улыбку. – А то «миланская» какая-то…

* * *

Когда добрались до Миусского кладбища, зарядил мелкий редкий дождичек, пришлось накинуть капюшоны. Оказавшаяся в своей стихии Карина, похоже, совсем забыла о том, что заставляло ее нервничать. С горящими глазами она переходила от могилы к могиле, останавливалась, читала надписи на памятниках, стелах и плитах, беззвучно шевеля губами. У одних захоронений стояла подолгу, о чем-то сосредоточенно думая, возле других не задерживалась.

Петр покорно шел рядом, молча стоял, погруженный в собственные мысли, включаясь в разговор только тогда, когда Карине хотелось что-нибудь обсудить или поделиться соображениями на любимую тему: как же так вышло?

– Смотри, какая крошечная могилка! И по надписи понятно, что ребеночек, причем совсем маленький. Приткнули у самого прохода. И оградки нет, а захоронение не новое и не очень ухоженное. Зачем нужно было непременно хоронить младенца здесь, да еще и без оградки? Ведь кто угодно может буквально наступить… Я подумала сначала, что поближе к родственникам, осмотрела все вокруг – ни одной совпадающей фамилии.

– И как? – с улыбкой спросил Петр. – Уже придумала историю?

– Почти.

– Тогда побудь здесь, никуда не уходи, я сгоняю в администрацию, спрошу, где Губановы похоронены.

– Ага, давай, – рассеянно кивнула Карина.

В администрации Петру назвали номер участка и показали на плане, где он находится. Еще через полчаса они уже стояли перед аккуратными одинаковыми черными плитами, обнесенными ажурной кованой оградкой. На каждой плите выгравирована одна и та же фамилия. В те годы, когда умер Андрей Митрофанович, надгробия делали совсем иначе, а его супруга Татьяна Степановна скончалась через много лет, и тогда все было уже по-другому. Потом умерла Антонина… Все плиты сделаны явно одним мастером. Стало быть, немалые деньги были вложены, чтобы все переделать в едином стиле.

– Смотри-ка, мать Светланы, оказывается, так и осталась Губановой, – удивился Петр. – Я думал, она меняла фамилию, когда вышла замуж.

Глаза Карины были прикованы к одной из плит.

– Ты знал? – негромко спросила она.

Петр пожал плечами:

– Конечно.

– Ты об этом не говорил. – В голосе девушки звучал упрек.

– Да как-то ни к чему было. Ну, умер человек, что тут обсуждать?

У каждой плиты лежали живые цветы с обломанными стеблями. Все чисто, никакого мусора, оградка сверкает свежей краской, нанесенной не позже минувшего лета. Да, племянница Николая Андреевича хорошо ухаживает за могилами, не запускает.

Почему-то в этот момент Петру мучительно захотелось осмотреться, окинуть глазами окружающее пространство, увидеть и оперативника Витю, которого так разрекламировала Каменская, и, возможно, еще кого-нибудь. Кого-то неизвестного, кто, может быть, следит за ними. А может, и нет никакой слежки, все это пустое, и Каменская напрасно подрядила своего знакомого. И сам Петр напрасно беспокоится.