Через полгода Константин вернулся. Озлобившийся и еще больше постаревший. Ему разрешили по-прежнему проживать в столице, за сто первый километр не выслали: статья не тяжкая, нашлись старые знакомые, которые походатайствовали. Устроился разнорабочим в музыкальный магазин. «Если уж таскать, так хоть пианино и виолончели с контрабасами, а не ящики с колбасой или водкой». Он умел только петь, но с судимостью путь и на сцену, и в учебные заведения был закрыт. Оставались, правда, рестораны, где вокалисты тоже могли найти свое место и где не смотрели на членство в партии и на чистоту перед законом. На ресторанный репертуар голоса у Левшина пока хватало, так что днем он работал в магазине, вечером услаждал популярными песнями и романсами слух жующих и выпивающих. Если гуляли гости из южных республик, то вечер получался «хлебным»: южане щедро платили за любимые песни, особенно исполненные на заказ. Период унылого безденежья, когда приходилось существовать только на зарплату иллюстратора, закончился, доходы от выступлений в ресторане позволяли поднять голову и почувствовать себя человеком. В принципе можно было бы и уволиться из магазина, но в трудовой книжке все должно быть в порядке, иначе привлекут за тунеядство. Книжка лежала в магазине, а в ресторане Левшин выступал «леваком» благодаря каким-то хитрым махинациям директора, бухгалтера и кадровика. Если вдруг что, то куда лучше числиться честным работягой-грузчиком, нежели сомнительным ресторанным певцом.
В тот год Константин все чаще и чаще говорил об Астахове, чей голос то и дело звучал по радио и по телевизору. И с каждым таким разговором злости и ненависти в Левшине прибавлялось, Ольга это отчетливо слышала.
Публика в том ресторане обычно бывала не абы какая. Денежная. Своя. Не только гости столицы, но и спекулянты, фарцовщики, «доставалы». Левшин обзавелся новыми знакомствами, а также новыми вещами, импортными, красивыми, модными. Стал чуть меньше пить и чуть больше следить за собой. Сердце Ольги радостно пело: наконец-то! Костя взялся за себя, понял, что дальше так жить нельзя, нужно становиться на ноги и возвращаться если уж не в профессию, то хотя бы в нормальную человеческую жизнь, в которой есть работа, семья, дом. Может быть, даже ребенок… От первого брака у Кости есть дочка, но он не видится с девочкой, не общается: его бывшая жена вышла замуж и уехала в другой город. Костя по дочке не скучает, даже не говорит о ней. Но если сейчас родится малыш, это может в корне изменить ситуацию. Костя встряхнется, оживет, почувствует интерес и вкус к семейной жизни. Ольге не особенно хотелось становиться матерью, тяги к материнству она не испытывала, но ради любимого, обожаемого, самого лучшего на свете Костеньки готова была родить и растить ребенка.
Она не знала, зачем Константин вдруг ни с того ни с сего отправился к Астахову на дачу: муж не имел обыкновения делиться с ней своими планами, даже не считал нужным ставить Ольгу в известность, куда идет и когда собирается возвращаться. Тем июньским днем летом 1966 года он вернулся домой на рассвете. Ольга не спала, ждала его, волновалась: а вдруг напился и опять попал в историю?
Лицо у Кости было странным. Такого выражения Ольга за все годы не видела, пожалуй, ни разу. Бледный, глаза сверкают огнем победителя, по движениям видно, что сильно пьян.
– Все! – объявил он, грузно плюхнувшись на стул. – Нет больше великого тенора Астахова. Кончился. Дышать стало свободнее.
Она испугалась. Принялась расспрашивать, задавала вопросы, теребила Костю, требовала рассказать, что случилось. Но его развозило прямо на глазах, и Левшин только повторял: «Кончился Астахов! Нет больше Астахова!»
«Это всего лишь пьяный бред», – говорила себе Ольга. Но через несколько дней стало известно о смерти известного певца. По официальной версии – скоропостижно скончался, но очень скоро в театральной и журналистской среде разнеслось, что милиция задает вопросы и кое-кого даже вызывают к следователю.
– Ты что-то натворил? – спрашивала она мужа. – Ну скажи мне, что случилось? Зачем ты ездил к Астахову? Ты имеешь какое-то отношение к его смерти? Он умер в тот самый вечер, когда ты был у него на даче. Скажи же хоть что-нибудь!
Ответов она не получала. И чем дольше Константин отмалчивался, тем яснее Ольга понимала, что все очень плохо. Ее муж – убийца.
Прошло, наверное, около двух недель, прежде чем она собралась с духом и спросила напрямую:
– Костя, это ты сделал?
И тут же получила увесистую пощечину.
– Заткнись, дура! Не смей больше никогда произносить это вслух! – зарычал Левшин.