Дебри

Он подошел ближе. Он не смог определить её возраст по лицу, такое оно было изможденное и того же неопределенного землистого цвета, что и платье. Седины, однако, не было вовсе, а если и пробивалась, то чуть-чуть. Волосы, темно-каштановые, не без блеска, растрепались, но было заметно, что в последнем приступе самоуважения или тщеславия за ними ухаживали, завивали и укладывали. Она глядела на него темными глазами, ничем не приметными, кроме выражения острой, подозрительной настороженности, это был взгляд лазутчика, засевшего в зарослях.

— Я заблудился, — сказал Адам.

Она молчала. Руки её теребили складку одежды. Взглянув вниз, он по легкому покачиванию длинной юбки понял, что она, должно быть, одной ногой почесывает другую. Потом увидел, как из-под провисшего подола показались босые пальцы ног и снова спрятались.

— Уже поздно, — сказал он. — Нельзя ли мне тут переночевать?

Неожиданно в лесу залаяла собака, и она бросила взгляд в этом направлении.

— Я бы заплатил, — сказал он.

Собака снова гавкнула, на сей раз ближе.

— У него вон, — кивнула она в лес, откуда доносился лай. — У него спросите.

Когда женщина заговорила, он заметил, что у неё не хватает одного из верхних зубов. И произнося слова, она старалась верхней губой прикрывать черную брешь.

Они стояли и ждали. Они избегали встречаться глазами. Он смотрел вниз и краем глаза видел легкое покачивание юбки. Снова показались и спрятались босые ноги. В мире стояла такая тишина, что он различал едва слышимый скребущий звук, это грубая, мозолистая, покрытая трещинами подошва одной ноги терлась о верх другой.

На поляну вышел мужчина. Он нес винтовку — легко, как прутик. Это был высокий, худой, сутулый человек, драная фетровая шляпа низко надвинута на заросшее бородой лицо, фланелевая рубаха, некогда красного цвета, ныне была желто-коричневой, сермяжные штаны подпоясывал кусок грубой веревки, штанины заправлены в хорошие, почти новые армейские сапоги. Большая, костлявая коричневая собака, видимо, из гончих, стояла у левой ноги хозяина и смотрела на Адама налитыми кровью не прощающими глазами.

— Просятся переночевать, — сказала женщина, кивнув на Адама.

Человек мельком взглянул на гостя. Потом перевел взгляд ему за спину. Он смотрел на фургон.

— Сколько? — спросил он.

— Я один, — ответил Адам.

Человек изучал его с мрачным сомнением. Потом слегка подтолкнул гончую носком левого сапога.

— Ну? — спросил он собаку. — Что скажешь, Рэд?

Собака, кажется, напряженно размышляла, потом успокоилась и прислонилась к ноге хозяина.

— Да-а, — сказал он, наклоняясь, чтобы почесать пса за ухом. — Один, значит?

Адам кивнул.

— Откуда?

— Из армии, — сказал Адам.

— Ты... — сказал человек, изучая его с ног до головы, — ты что-то не очень похож на солдата.

— Я — маркитант, — сказал Адам. — Продаю солдатам разные вещи. Вон мой фургон. — Он показал.

Мужчина вдруг потерял к Адаму всякий интерес. Он посмотрел туда, куда уводила тропа, в чащу леса. Посмотрел на собаку, и собака посмотрела на него. Посмотрел на небо. Потом снова обернулся к Адаму и спросил:

— Куда путь держишь?

— Хочу переправиться через реку, — сказал Адам. — Хочу, чтобы вы показали мне, где перейти. Я заплачу. С удовольствием заплачу за ваши труды.

— Везешь свой хлам мятежникам, а?

И не успел Адам ответить, как человек склонился к самому его уху:

— А с чего ты решил, что я стану тратить время на этих мятежников?

— Я не решил, — сказал Адам. — Но южанам я ничего не везу. Единственное, чего я хочу — это перейти реку, чтобы, когда Грант окажется на той стороне, я мог сразу присоединиться к армии и начать торговлю.

Человек смотрел на него изучающе.

— Правда, — искренне говорил Адам, — да вы поглядите на меня. Я не американец. Это по акценту понятно. Я иностранец. Из Баварии. Это в Германии. Я еврей. Мне все равно, кто на чьей стороне. Мне главное продать товар.

Лицо человека под всей обильной растительностью скривилось в подобие усмешки.

— Я, — сказал он, — я не еврей. Но мне, черт подери, тоже плевать, кто кого убивает.

— Можно мне остаться? — попросил Адам, почуяв выгодный момент.

— Сколько заплатишь?

— Доллар, — сказал Адам.

Человек медлил с ответом.

— Плюс провизия, — сказал Адам. — Еды у меня на всех хватит.

Не сводя с него глаз, мужчина сказал: ладно, оставайся. Потом Адам разглядел, как под растительностью на лице возникает подобие ухмылки, некий зародыш веселья, и вдруг губы раздвинулись, обнажив крепкие, потемневшие зубы, и человек сказал:

— Давай, тащи сюда свой харч, да не жалей, сынок. Сегодня приготовим настоящий ужин на всех, сынок.

Адам мельком увидел лицо женщины. Она смотрела на него, и глаза у неё были темные и огромные. Смотрела так, будто только что его увидела. Он не мог расшифровать выражения её лица.