Дед Пихто

В вагоне встречу Галку, она скажет: «Сыграй здесь, при всех», — и я заиграю в вагоне при всех пассажирах, как играл мой герой Леший девять лет назад, когда я был инженером и ничего не знал про музыку, но написал Ле-шего-саксофониста, и все это сбывается, и все сбудется

— я скажу Галке, что люблю её, как сорок тысяч братьев, и у неё в руках окажется такая же флейта, как у моего брата, и мы заиграем вместе для всех людей и для себя на двух флейтах, и coda наша будет изумительно точной, как будто мы репетировали всю жизнь.

Вот она лежит в куче игрушек — серенькая пластмассовая дудочка с белым мундштуком. Поднять? Или не надо?..

КАМЕИ

Толстая девочка. Вокруг неё вьются мальчишки, как мухи вокруг лампочки: непонятно зачем.

—    Это же шедевр! — закричал я Маку. — Это шедевр!

—    На том стоим, — сипло ответил Мак и шарахнул из арбалета в сосновую плаху, прибитую к дальней стене его чердака.

Обморочно запищала свеча на столе, смутилась под нашими взглядами и замолчала.

—    Пусть она тут будет. — Я бережно прислонил «Толстую девочку» к банке с огурцами и взял новую карточку.

Китайская кухня. На первое — поклоны тростника, на второе — стук семечек в тыкве — горлянке, на третье — запах нагретого солнцем старого можжевельника.

К Маку легко скатиться: его дом в логу. Трудно пройти мимо Макова дома и не скатиться к нему. Но вот катишься, катишься и замечаешь, что дом растёт и растёт. Подлетаешь к подъезду, ловко избегнув помойки, закидываешь голову кверху и думаешь: а зачем это я к нему качусь? Но не ползти же в гору обратно — ползёшь вперёд: по ступенькам, долго, трудно, нудно, пыхтя на весь подъезд, сыпля чертей. Подползаешь к его дверце, дергаешь за коклюшку — где-то далеко отзывается колокольчик. Шаги: «Кто там?» — «Я». Отворяется дверь, а за ней... еще одна лестница. Чёрт, отвесное железо. Снова ползёшь, а куда деваться.

Зато как приятно войти в его мастерскую, повесить авоську с портвейном на велосипедный руль, переобуться, а если хочешь — и переодеться в сухое.

—    Эту шляпку здесь Люська оставила. Помнишь Люську?

Помню ли я Люську, гм.

Хорошая работа. У Люськи хорошая работа в учреждении — заполнять бланки «почетных грамот», норма — 300 штук в неделю. Норма, а чего.

—    Хе, — сказал я, — действительно.

И прислонил карточку к банке.

—    Ты на слова не смотри, — захрипел простуженно Мак. — Ты между слов смотри.

—    Где это ты простудился, — сказал я.

На нём была синяя детская курточка — рукава по локоть, драные между ног джинсы, персидские вышитые туфли на ногах, а на голове — зелёная дамская шляпка таблеткой. Он, сопя и кашляя, мыл стаканы, поливая на них из чайника и выплескивая воду в камин. Из заднего кармана свисал хвостом грязный носовой платок.

—    Все самое главное — между элементами, — жутким разбойничьим хрипом вещал он в каминую трубу, что-то там высматривал, какие-то, должно быть, «элементы».

— Всегда — между. Есть хочешь?

Люська — язычница. Люська вкладывает душу в пирог, а пирог вкладывает в милого — и поселяется в нем, в милом, счастливая.

Мак все делает просто так. Вот он нахлобучил себе дамскую шляпку. Зачем? Да просто так: лежит шляпка — он надевает её себе на голову: шляпа — голова, простое движение простого человека. Он прост, он не наряжается почудней — он так живёт. Ему просто.

Предметы его любят. Они липнут к нему, как гвозди к магниту.

—    Это знаешь что? — говорит он. — Это сталь. Только очень ржавая: это заклепка ворот соляного амбара, восемнадцатый век, всю разъело, видишь. А эту саблю я подобрал на дороге, просто на дороге — никто не верит.

—    Я верю.

Но Маку всё равно, верю я или нет, ему надо не это. Вот когда я немею в восторге от крылышка скарабея на кварцевом песке, он умолкает и сидит тихо, как будда, и сияет. И я сияю, блики кругом.

Похоже, он прав: главное —в соединении: крылышка с песком, Мака со мной.

И приходить к нему надо просто так. Придёшь по делу

— получится ерунда. А без дела — гору дел напечёшь.

Новая карточка: