Дедушка

И значит, чтобы жить, нам нужно барахтаться, бороться. Не Паблито, совсем опустившему руки, а мне, ведь я еще жива. С моим опытом наставницы в детских лагерях я нахожу себе работу в хосписе Валлориса, в отделении тяжелобольных. Я занимаюсь группой аутичных, психотичных детей, маленьких шизофреников и неизлечимых дебилов.

 Я должна помогать им вставать, мыть их, одевать, кормить, заниматься ими и работать с психологом, который приходит дважды в неделю. Это Двор чудес. Одни кусают себя за пальцы, другие весь день причитают, те так и лежат не вставая, а эти неустанно снуют взад-вперед по комнате. Самых агрессивных на время сна привязывают. Мне раздают тумаки, бросают в лицо блюдо с макаронами. Я не ругаю их, не хочу поступать по примеру тех сиделок, которые связывают их и кормят насильно. Я обмываю руки тем, кто ест собственные экскременты, чищу им зубы, глажу по головке.

Этот запах экскрементов впитался в мою кожу, прирос к душе на долгие годы. Запах нищеты, горя, проклятия.

И медсестры, и уборщицы, и кухарки, и сиделки — все знали, что я внучка Пикассо.

«Да она над нами издевается. Что ей тут делать?»

Самые коварные дают мне унизительные задания. Профсоюзные деятели предлагают примкнуть к их программе:

— Твое имя придаст ей вес.

По зрелом размышлении дороги, которые мы выбираем, перестают казаться непроходимыми.

Я не случайно выбрала именно эту работу. Ведь не случайно уезжают во Вьетнам помогать обездоленным детям.

И если я пошла работать в хоспис Валлориса, то для того, чтобы меньше ощущать свое собственное одиночество. Бессознательно я чувствовала что-то общее с горестями этих больных детей, и это помогло мне выжить в моем собственном горе. Я вдохнула в собственную жизнь добрый смысл.

Это не они подходили мне. Это я им подходила.

Коммунистическая мэрия Валлориса — как же не потрафить товарищу Пикассо! — нашла работу для Паблито: библиотекарем в Центре талассотерапии, в отделении травматологии, принимавшем жертв дорожных катастроф, потерявших конечности и присланных на реабилитацию, полу- и полностью парализованных после инсульта.

Кажется, Паблито доволен. Книги — его страсть.

Увы, обещанное место оказалось занятым. В ожидании, пока оно освободится, глава персонала предлагает ему службу мальчика-уборщика. Его работа: выносить ночные горшки, мыть ванны, подметать пол, менять испачканные простыни больных…

Паблито согласен. Он уже так давно со всем согласен.

Особенно с неприемлемым.

Мать внимательно осмотрела меня с головы до ног.

— Тебе следовало бы вести себя пококетливее, — сказала она. — С таким лицом тебе надо делать макияж. И твои волосы. Ты видела свои волосы? А твое платье! Ты неряшлива, как горемыка какая-то!

Брезгливо поморщившись, она добавила:

— И правда, тебе не следует одеваться, как я. У тебя не моя грудь. И ноги тем более не мои. Решительно, тебе в жизни не повезло.

Я не отвечаю. Слишком устала.

Когда я прихожу в нашу комнатку, Паблито уже спит. У него на груди сборник стихов Рембо. Между страницами закладка. Открываю сборник и читаю стихи, отчеркнутые быстрым росчерком его карандаша:

Он, к ароматам безучастный, спит
Под солнцем, руку положив на грудь
Спокойно. Там две красные дыры от пуль…

Во сне Паблито улыбается.

Дни бегут, похожие друг на друга. Звонок будильника, чашка чаю без сахара, душ и дорога на работу.

Поскольку у матери больше нет приятеля и ей не нравится зависеть от каких-то знакомых, чтобы ездить по городу, я покупаю малолитражку.

«Экономная — прочная — всегда без аварий!» — гласит рекламный проспект, который я вытащила из нашего почтового ящика. Тысячу раз поторговавшись, я покупаю у концессионера «фольксваген» в кредит сроком на пять лет.

«Это хорошо, потому что это ваше!»

Впервые имя Пикассо открыло мне кредит, который каждый месяц съедает четверть моей зарплаты.

Мать в восторге от моей покупки.

«Марина, выходя из хосписа, не забудь, пожалуйста, забрать у бакалейщика сумку с продуктами, я вчера у него ее оставила!»

«Марина, раз ты на колесах, пожалуйста, заскочи в аптеку и не забудь, главное, поставить там печать на мою медицинскую карту, которую я им отнесла!»

«Марина, не забудь, ты должна отвезти меня сдать анализы!»

Я теперь ее шофер, ее служанка. Что ей за дело, если после работы я валюсь с ног от усталости. Я существую для того, чтобы ее обслуживать.

Отец встречается со мной только для того, чтобы поговорить о Пикассо.

— Жаклин построила ему в «Нотр-Дам-де-Ви» лифт. Ему все труднее двигаться. Он меня видеть не хочет. Что ты об этом думаешь, Марина?

Ни одного вопроса о том, что делаю я. Зато вот что: «Надеюсь, что у твоего дедушки все будет хорошо. Звони мне, если будут новости».

Паблито все больше замыкается в себе. Я теперь единственная, с кем он хочет общаться.

— Помнишь, как мы обедали с бабушкой Ольгой?

— Ну конечно, помню, Паблито.

— И легенды, она нам рассказывала их на своем родном языке?

— Она любила нас, Паблито.

— Как я хочу к ней.