Дедушка, не спи!

— Интересно, где он их берет? — пробормотал я и вдруг понял, что никогда не видел проповедника с тачкой бревен. Я видел его лишь с сумкой, в которой лежало что-то не очень тяжелое.

— А может, он вовсе не поленья там жжет? — предположил Владик. — Может, он там…

— …части людей жжет! — Рамилка посветил Владику в лицо. — Сначала ноги, потом руки. Давайте заглянем внутрь и все узнаем.

— Воняет, как от обычных досок. Это даже не уголь.

— Уверен?

— Скажешь, что я не знаю, как пахнут доски? Завтра от нашего костра будет такой же запах.

Рамилка сел рядом со мной и сунул фонарь в печку. Черные обугленные стены и основание кирпичного дымохода, уходящего к боровку, — вот и все, что мы увидели. Пепел переполнял топку, и уже вряд ли на глаз можно было определить, что проповедник жег последний раз. Части людей или доски.

— Пепел как пепел, — заключил я, закрывая дверцу.

Рамилка пожал плечами и направился во вторую комнату.

— Идем, — шепнул он нам и отодвинул занавеску.

На секунду Рамилка застыл, и по тому, как впоследствии двигалось его тело, я понял, что в спальне кто-то был. Рамилка шагнул назад, едва не выронив фонарик. Занавеска заколыхалась и съехала к середине дверного проема. Рамилка повернулся к нам и сказал:

— Все, пора идти.

— Что случилось? — спросил я и потянулся за фонариком.

В кои-то веки он отдал его мне без колебаний. Я подошел к занавеске и посветил в комнату.

Тесная каморка, больше напоминающая кладовую, пропиталась ужасным запахом. Посреди свободного участка, не занятого кроватью и прикроватной тумбочкой, валялась гора лекарств. Ампулы и шприцы были разбросаны в такой последовательности, будто их уронили во время сильного приступа. Несколько ампул раскололось, и от вытекшей химии по полу расползлись круги. Я подумал, что столь резкий, отвратительный запах исходил от них, но Рамилка был шокирован совсем не этим.

Я посветил на кровать и увидел деда. Его лицо покрывали темные пятна, которые казались провалами в черепе. Рот был раскрыт, точно в предсмертной лихорадке дед ловил мотыльков. Глаза смотрели в потолок с полным отсутствием разума.

— Он спит? — послышался Рамилкин шепот. — Дэн, скажи, что он спит.

Я хотел что-то ответить, но мои зубы застучали, а из горла вырвался обреченный выдох. Я подался назад. Фонарик выпал у меня из рук и угодил в кучу ампул и шприцов. Луч света пополз по стене. Кто-то дернул меня за плечо и закричал:

— Бежим! Бежим!

Рамилка кинулся к двери и, напоровшись на первый косяк, очутился на пятой точке.

— Фонарь! — крикнул он. — Возьми фонарь!

Фонарь лежал в куче осколков в метре от меня. Чтобы взять его, мне пришлось бы сделать шаг вперед — в царство покойника. Мои руки тряслись. Даже если ноги смогли бы сделать столь огромный шаг, руки все равно бы меня не послушались. И тут свет заморгал. Очутившись в полной темноте, Рамилка завопил:

— Господи, я сейчас обосрусь! Сделайте что-нибудь!

Паника толкнула меня вперед. Шаг… И тут кровать под покойником скрипнула. Я побледнел. В темноте любой предмет, излучающий хоть каплю света, видится, как маяк. И спустя годы я готов поклясться, что труп на кровати засветился. Я повернулся и посмотрел на него снизу вверх. Та часть лица, которая выглядывала из широкого воротника рубахи и была покрыта черными пятнами, налилась светло-зеленым сиянием. То же сияние мне привидится через несколько лет в морской академии.

Я наступил на ампулы, раздался скрежет. Рука воткнулась в осколки и нащупала фонарь. Я поднял его с пола и переключил. Свет не вспыхнул. Когда я снова глянул на покойника, сияние приблизилось. Было заметно, что оно отстранилось от кровати, будто дед занял сидячее положение. Я птряс батарейки, услышал, как стонет Рамилка, и включил фонарь.

Свет вспыхнул. Не столь ярко, как мне хотелось, но теперь я видел перед собой дверной проем, занавески, до смерти перепуганного Рамилку и Владика, укрывшегося за его спиной. И самое главное — я увидел кровать и покойника, спящего на ней вечным сном. Тело так и не двинулось. Лицо покрывали те же черные пятна, рот открыт, скулы торчат, как две лопаты. Тонкие пальцы указывали на дверь.

— Уходим! Уходим!