Дефекты (СИ)

========== Часть 1 ==========

Вся наша компания – дефектная.

Поломанные, травмированные, изувеченные – экие моральные уродцы.

У Марка отец отравился выхлопными газами в гараже. Боря в аффекте заколол мать – восемнадцать, беспрерывных ножевых в грудь. Юра подвергался эмоциональному и телесному насилию, говорит, сколько себя помнит – он из тех, у кого реально нет никаких положительных воспоминаний, связанных с семьёй, поэтому, наверное, у него на счету три попытки суицида. А Никита… несмотря на то, что с ним ничего не было, самый дефектный из нас. У него проблемы с чувствами. Если проблемой можно назвать их полное отсутствие. Или непонимание того, что испытывают другие люди.

— Марк, а, Марк…

— Никита, заткнись. Только попробуй начать, и я тебе тресну.

— Ну, блин, я же ничего не пойму, если ты не скажешь… Ну, да, отец твой самоубийца, но ведь это был его выбор, да?

— Никита, блядь. Ты хуёво слышишь? — заводится Марк.

Никита всегда лезет и бередит чужие раны. Он не понимает, почему так делать нельзя. Он не понимает, даже если ему говорят, что так нельзя.

— Да, слышу, слышу я всё, но Марк, Марк, просто объясни…

— Ты, блядь, — вздыхает он. — Константин, — зовёт меня, — сделай с ним что-нибудь, или я нахуй из окна его выкину.

— Никит, ты слышал, — говорю я, — либо ты закрываешь рот, либо ты не жилец.

— Но это убийство! Марк на такое не пойдёт, я знаю! От этого слишком много проблем, да? — он продолжает доставать Марка.

Я откладываю книгу и встаю с места. Подхожу к Никите и за плечо вывожу из комнаты.

— Мы о чём с тобой постоянно говорим?

Никита непонимающе хлопает глазами.

— Ну, говорим, — он складывает руки, — говорим, что… — отпускает голову. — Как же там… ну, понимать других надо, в их положение войти, — повторяет как по бумажке, я киваю. — Но, Кость, послушай, послушай, как я могу войти в положение, если я ничего не понимаю? Я же поэтому и хочу, чтобы мне всё объяснили!

Я вздыхаю и кладу руку на лицо.

Он ни черта не понимает.

— Тебе надо войти в положение, даже если ты ничего не понимаешь. Есть такие вещи, о которых люди не хотят говорить, и тебе об этом докладывают прямым текстом. Значит, ты должен просто закрыть рот и перейти на другую тему. А вообще, ты сначала должен спросить, готовы ли с тобой люди об этом говорить. Знаешь, как это делается?

Никита мотает головой.

— Ты спрашиваешь: «Марк, я могу поговорить с тобой о твоём отце?». Понял?

— Ну… но, ну, в книжке я читал, что, что близкие суицидентов хотят поговорить об этом!

Да ёпт твою налево.

— Вот и узнай, хочет он или не хочет, может, момент совсем не подходящий, а ты в пекло лезешь. Ладно о себе не думаешь, о других подумай.

— Но… но, — выдавливает из себя Никита, сжимая кулаки и с концентрацией смотря на меня, — ну, блин, разговаривать – это же хорошо.

— Хорошо, когда обе стороны этого хотят. Понял? — Никита надувает губы. — Никит, нечего тут, а, ты не жертва, мы тебя пытаемся уму-разуму научить, а ты всё на те же грабли наступаешь. Может, пора себе тетрадь завести, куда ты всё это записывать будешь?

— У меня есть тетрадка, — бубнит он.

— Да? И что там?

— Ну там про Юрку, Борьку… Марка, про тебя немного. Хотя, — он смотрит на меня, — про тебя ничего толком нет. Ты же не говоришь, что у тебя там. Вот почему? Все же сказали, а ты молчишь. Почему?

Только обо мне мы и не говорили.

Я смотрю в сторону коридора. Отсчитываю двери – всего три. А коридор – убитое временем помещение. Такое же дефектное, как мы: с трещинами, подтёками, полуприглушённым светом и скрипящими дверьми.

— У меня то же, что и у всех, — говорю я. — Не надо в этом копаться.

Но по огоньку в его глазах я вижу – он хочет. Хочет докопаться и до моего дефекта. До моей причины.

В отличие от Марка, я могу переносить настоятельность Никиты, могу его игнорировать, могу сделать так, чтобы он отстал от меня – если он ничего не знает, он не будет знать, до чего докапываться. Это сохранит мне нервы.

— Ты успокоился? — спрашиваю у него.

— Ну, — он снова опускает глаза, — ну… я как бы хочу ещё узнать. Он же ничего не говорит, делает вид, будто это неважно – но это же важно! — Как об стену горох. — И почему он не хочет говорить? Это же тоже важно. Он же поэтому здесь!

— Но здесь можно не говорить. Говорить нужно тогда, когда ты готов, а не потому, что тебя кто-то заставляет. Ты идёшь против правил. Давай так, ты спросишь – нормально спросишь у Марка, надо ли ему это, если он отвечает – нет, не нужно, ты не лезешь, а я тебя потом угощаю. У меня есть немного денег. Так что… давай так?

Никита ковыряет носком пол.

— Ладно, — нудит. Совсем не хотел соглашаться.

Мы возвращаемся в комнату. Марк сидит поодаль, в телефоне. Услышав нас, поднимает лицо. Смотрит на меня. Я киваю. Марк закатывает глаза.

— Марк, — издалека начинает Никита, постепенно приближаясь. — Ну, это… Костя сказал спросить, поэтому я… спрошу, — вот это говорить было совсем необязательно – кладу руку на лицо, — ты… хочешь… хочешь поговорить об отце?

Марк откладывает телефон.