Дефекты (СИ)

Смотрю на его большие карие глаза, отмечаю длинные ресницы, тонкое треугольное лицо, пухлую нижнюю губу и как бы вариант возникает сам собой – его травили из-за того, что он похож на девчонку. Среди нашей компании он самый «хрупкий»: невысокий, худой, плечи узкие, руки миниатюрные, ещё и волосы… средней длины и, если не знать и не слышать, его действительно можно спутать с девчонкой. Наверное, в этом и была проблема – в том, как он выглядит, а как известно – дети жестокие. Если ты отличаешься от них, если не такой, как все, не такой как мальчик, не такой как девочка, то это вполне себе повод для буллинга. И неважно, что это нелогично, тут логика совсем другая.

— А она у тебя есть? — спрашиваю так.

— Ну, раз я хожу, — он улыбается – скособочено, неуклюже, слегка показывая зубы. — Но она не такая, как у вас всех. Наверное, она даже… не такая значимая… Ну, слушая тебя, Борьку, Юрку, Марка… я понимаю, что у меня не так, совсем не так. Я не так пострадал, как вы, меня это так не мучает, меня это… ну, вообще не мучает, — а улыбаться он продолжает, но улыбается так, будто за это его могут осудить, — поэтому я хочу узнать, что так… мучает вас, почему оно так важно.

— Когда-нибудь узнаешь, наберись терпения.

— Правда?

— Правда. Зачем-то же мы все ходим. Хотели бы, чтобы об этом никто не знал, в группу бы не пошли.

— А деньги?

Теперь улыбаюсь я. Это причина, по которой я выбрал группу. Не потому, что хотелось со всеми поделиться, но я и не против, что все будут слышать меня.

— Блин, — понимаю, что пробирает на смех, — деньги важны, да, но, я это к тому, что, если бы прям вообще никак не могли, мы бы здесь не оказались. Понимаешь?

Никита кивает.

***

На следующей неделе я задерживаюсь. Зачитываюсь и пропускаю три станции. Прихожу, когда уже Марк и Боря на месте, но они почему-то не в комнате. Дверь закрыта. Я подхожу. Марк протягивает руку, я жму. Боря ограничивается кивком.

— А что происходит?

Из-за двери слышу приглушённый голос Юры, смятый и не вовлечённый, как всегда. Он на транквилизаторах. Говорит, что от них развозит только так, он спит по двенадцать часов, а потом еле волочит своё тело по квартире.

— В первый раз это было так, — по обычаю он растягивает слова, — взял у матери снотворное и всю банку в себя опрокинул…

— Ты прикинь, — говорит Марк, отвлекая внимание на себя, — типа приходит Никита, говорит мне привет, не лезет особо, потом спрашивает, поговорим ли мы о моём отце, а я ему, нет, и он такой, ну ладно, потом приходят, — Марк кивает на дверь, — Юрий и Борис и он спрашивает у них, могут ли они ему высказаться. Борис, мол, как всегда, нет, головой помотал, а Юрий такой, да, давай. Нас попросил, правда, выйти, и вот они говорят. Прикинь! — напирает Марк. — Ты чё с ним на прошлой встрече сделал? Накостылял ему? — гаденько улыбается он и пихает меня локтем в бок.

— Только ты хочешь ему накостылять, — говорю, но при этом улыбаюсь.

— Да бесит пиздец. Вот тебе ни разу не хотелось ему прописать как следует?

— Не буду врать, может, и хотелось, — отвечаю, — но я не могу, поэтому мы с ним, знаешь, через рот говорим.

— Ой ты блядь, — закатывает глаза Марк, — словами через рот, хоть не через жопу.

— Фу, как некрасиво, — говорю я и смеюсь, — то есть он спросил, прежде чем начать лезть? — Я смотрю на дверь.

— Именно.

— Офигеть, — я не ожидал такого прогресса. — А ты почему отказался? — спрашиваю у Бори.

Боря, предпочитая отмолчаться, жмёт плечами.

— Не хотелось, да? — задаю более конкретный вопрос.

Боря кивает.

У него блок на разговоры. После аффекта. Говорит с трудом, очень тихо, еле разборчиво из-за того, что его голос всё время дрожит. Ему физически больно говорить – он от этого весь сжимается, хватается за горло, иногда чешет его, чтобы ослабить мышечное напряжение, переключиться. Говорить он не может не только об аффекте, вообще, даже на отвлечённые темы. Его начинает всего трясти, он жутко потеет – прямо градом сыпется. Я такого никогда в жизни не видел. Я никогда не задумывался, что говорить может быть так сложно. Я испытывал некоторые трудности поначалу: как говорить о своём состоянии, что говорить, как принять то, что я испытываю, как понять, что я испытываю, но это был лёгкий дискомфорт, который не идёт в сравнение с тем, что испытывает Боря – что-то на уровне настоящей пытки.

— Ты как вообще, нормально? — спрашиваю у него.

Мне бы не хотелось, чтобы он думал, будто такой его дефект делает его изгоем, будто с ним нельзя общаться. Просто нужно задавать закрытые вопросы, на которые он точно сможет ответить. А если ему захочется что-то рассказать, он обязательно напечатает это на телефоне.

Боря жмёт плечами и скованно улыбается, тупя взгляд.

Кажется, он не в настроении.

— Хорошо, если что, — говорю ему, — я послушаю, или почитаю.

Боря кивает.

Я прижимаюсь спиной к двери. Из-за неё до сих пор слышно ползучий голос Юры: