Деяния Апостолов на фоне еврейской диаспоры

Известные на сегодняшний день документальные свидетельства появления христианства на Боспоре датируются началом IV в[153]. Как следует интерпретировать этот факт? Как правильнее сказать: «Христианство появляется на Боспоре только к началу IV в.» или «Христианство проникло на Боспор уже в IV в.»? Иными словами IV в. – это поздно или рано? Из письма Плиния Младшего к Траяну мы знаем, что на противоположном берегу Черного моря, в Понте, христианство уже хорошо было известно в начале II в[154]. Известно, что отец знаменитого ересиарха Маркиона, приехавший в Рим около 140 г., был епископом Синопы[155]. Путь отсюда на Боспор был недолог и издревле хорошо освоен. Почему же он занял так много времени – чуть не двести лет? Казалось бы, напрашивается естественный вывод, что существовало нечто, помешавшее раннему распространению христианства на Боспоре: например, существование сильных иудейских общин и иудаизация религиозной жизни[156]. Такой вывод представляется мне заслуживающим внимания, хотя не следует забывать и о том, что отсутствие существенных археологических следов христианства до IV в. не обязательно свидетельствует об его отсутствии на Боспоре до того момента, когда эти следы появляются, – достаточно вспомнить о том, как плохо археологически христианство засвидетельствовано в том же Понте в доконстантиновское время. От этого периода сохранилось лишь несколько надписей[157].

Судя по некоторым данным, можно предположить, что даже если на первых порах христиане испытывали на Боспоре трудности, то, во всяком случае, в IV в. квазипрозелиты в Боспорском царстве христианскую проповедь приняли. В одной из плохо сохранившихся надписей IV в. из Гермонассы, которая содержит список имен, можно различить слово συνθειασεῖτ[αι] в пятой строке, μετὰ τῶν ἁγίων в третьей и крест в середине шестой[158]. Это дает основание высказать предположение о том, что христиане могли перенять существующую на Боспоре форму религиозной организации и стали образовывать свои собственные фиасы по образцу фиасов Бога Высочайшего[159].

В таком случае нельзя исключить возможность того, что часть членов этих христианских фиасов были ранее членами фиасов Бога Высочайшего. Это могло бы объяснить, почему они сохраняли традиционную организационную структуру. Пинес обратил внимание на то, что в трех иранских языках (пехлеви, новоперсидском и согдийском) одно из названий христиан – tarsākān происходит от иранского корня со значением «страх»[160]. Он объясняет это как результат того, что на территории Парфянской, а впоследствии Персидской империи и в пограничных с ними областях, где разговорным языком был арамейский или иранский, христиане идентифицировались с боящимися Бога (в техническом понимании этого термина) вследствие того, что многие из них прежде сами принадлежали к боящимся Бога или были их детьми. Возможно, сыграло роль определенное сходство обычаев. В обозначении христиан именем tarsakan Пинес увидел подтверждение сильных связей, которые существовали в иранских регионах и на восточном приграничье Римской империи между начальным христианством и кругами σεβόμενοι/φοβούμενοι[161].

Сопоставление с гипсистариями, массалианами, целиколами и прочими группами ведет в том же направлении. Все эти группы создавались язычниками и в той или иной мере испытали влияние иудаизма. Массалиане даже называли свои культовые сооружения еврейским термином προσευχή. С другой стороны, по крайней мере, часть этих групп на той или иной стадии своего существования была связана с христианством. Целиколы были прокляты как христиане-апостаты, и закон требовал от них вернуться в лоно христианской церкви[162]. Массалиане-язычники были предшественниками христианской секты с тем же названием. Отец Григория Назианзина, член секты гипсистариев, был обращен в христианство епископами, направлявшимися в Никею для участия в Соборе в 325 г., на котором присутствовал, кстати, и епископ Боспора[163]. Предыдущий религиозный опыт отца знаменитого каппадокийца среди гипсистариев, почитавших Бога Высочайшего, подготовил его к принятию христианского учения, как в свое время опыт жизни боящегося Бога подготовил к этому одного из героев Деяний Апостолов, центуриона Корнелия.