Деяния Диониса

Мнение Фалькенбурга уже приводилось в начале. Себастьян Крамуази, директор королевского издательства Лувра, был расточительней и вычурней всех в похвалах панополитанцу: «Нонн один заключает в себе достоинства многих: если ты спросишь о важности его предмета, то он говорит о божественности Христа; если о правдивости — он пересказывает евангелиста, притом того самого, который упокоился в лоне Вечной Премудрости; если будешь искать обдуманности, то ничего не найдешь тщательнее; если изобилия слов — ничего богаче; если слаженности — ничего согласнее; если рассмотришь сам ход речи и нить повествования — ничего не найдешь возвышеннее, великолепнее, величественнее; поэтому ты не будешь искать в нем ни величия Гомера, ни возвышенности Пиндара, ни важности Софокла, ни разумения Еврипида, ни гладкости Каллимаха, ни согласности Мусея, ни соразмерности Никандра, ни легкости Гесиода, ни прозрачности Феогнида, ни нежности Анакреонта, ни шуток Аристофана, ни доброжелательности Менандра — настолько во всем Нонн единственный из всех поэтов, законченный и совершенный мерою самой поэзии».[125] Нонн предстает взору Крамуази неким идеалом поэта, достигшего вершин как светского мастерства, так и вдохновенности Святым Духом: единение орла горней мудрости и лебедя сладчайших песен изображает «эмблема» на титульном листе издания. Нонн соединил строгость истины и волшебство поэзии: если бы божественный Платон был просвещен светом Христовым и знал бы творца парафразы, он, полагает Крамуази, не изгнал бы поэтов из своего Государства. К великим деяниям поэта Крамуази хочет добавить и подвиг проповедника: отождествляя Нонна со св. Ионном Эдесским, Крамуази приписывает ему обращение в христианство 30 тысяч сарацин.

* * *

Однако уже в конце XVI века зарождается и противоположная оценка Нонна, возвещающая упадок барокко и грядущий классицизм. Например, иезуит А. Поссевин в своей речи о парафразе, обращенной к теологам, пишет: «Иногда Нонн, как кажется, будучи стеснен правилами стиха, скорее затемнил, чем прояснил текст Иоанна».[126]

Критиковал Нонна и сам Иосиф Скалигер (1540—1609): «Поэты позднейшего времени, восторженно предаваясь этому изобилию, не достигали ничего, кроме пустого шелеста высокопарных слов. Из тех, кто был особенно рьян и нагл в этом, первым, конечно, будет пресловутый Нонн Панополитанский, преизбыток слов у которого в «Деяньях Диониса» извинил бы предмет, если бы в парафразе Евангелия он не исповедовал бы, если можно так выразиться, еще большую невоздержность. Я привык читать его так, как обычно мы смотрим на представления шутов, которые ничем не услаждают нас более, как своей смехотворностью».[127] В одном из писем к Гейнсию Скалигер судит Нонна значительно милосерднее: «Если бы ты был здесь, я показал бы пороки и акарологию (несдержанность в словах. — А. З.) этого писателя, [показал бы,] насколько его следует читать и насколько любить; однако громадный том не выдержит еще и критических заметок; все–таки бесчисленные места у него доставляли мне наслаждение, и, хоть и не стоит ему подражать, читать его все же стоит».[128]