Деяния императора Людовика

При отсутствии эффективных бюрократических механизмов контроля за деятельностью отдельных представителей власти особое значение придавалось моральным качествам ее носителей. Высокие нравственные критерии как бы служили залогом правильного осуществления власти, т. е. прежде всего сохранения внутреннего мира и лояльности по отношению к королю, а также заботы о подданных. Чем выше стоял человек в структуре власти, тем более жесткие требования предъявлялись к его моральному облику. В каролингскую эпоху, когда после длительного перерыва интеллектуальная рефлексия вновь оживает, появляется огромное количество всякого рода “зерцал” и прочей литературы морализаторского толка. Литературы, которая стремилась сформировать образ “правильного” правителя, не только короля, но всякого властителя вообще[238]. Еще одной важнейшей особенностью каролингской политической модели было то, что любая власть, и прежде всего королевская, носила особого рода коллективный характер. Вокруг властителя непременно существовал более или менее постоянный круг близких, оказывавших самое непосредственное влияние на выработку и проведение определенной политической линии[239]. В источниках они называются по-разному — perpauci, sui, participes secretorum, fideles и др. Ни одно решение, ни один частный и тем более государственный акт не осуществлялся без согласования с ними. Иногда окружение могло оказывать прямое давление на властителя и даже действовать самостоятельно от его имени. По-видимому, в некоторых ситуациях короли оказывались бессильны что-либо изменить. В том, как Теган описывает суд и казнь Бернарда Италийского, осуществленные вопреки желанию Людовика его приближенными (22—23), присутствует не одно только стремление оправдать императора. Здесь, как и в том, что короли “правят коллективно”, следует усматривать проявление особой специфики каролингской политической культуры, базирующейся на ментальных основаниях, глубоко отличных от современных. Существование раннесредневекового человека, даже принадлежавшего к социальной элите, слишком зависело от внешних условий, стихийных бедствий, эпидемий, нашествий врага и т. д. Легче было выжить в коллективе — в семье, в общине, в окружении верных вассалов. Люди стремились обзавестись максимально возможным количеством социальных связей. Поэтому человеческое сознание по своей сути было экстравертным. Оно ориентировалось вовне, на оценку поступка, деяния, жеста, но не намерения. Варварские кодексы, унифицированные и записанные по приказанию Карла, устанавливали наказание за уже совершенное преступление и не учитывали его умышленный или неумышленный характер. Пенитенциалии аналогичным образом вводили тариф покаяния за содеянное. При этом сам грех понимался не как воплощение сознательного намерения человека, а как победа Сатаны (пусть и временная) над его душой[240]. Это находило свое продолжение и в оценке политических деяний. Дурные действия властителей, греховные и достойные всяческого осуждения, трактовались авторами каролингского времени как совершенные не по своей воле, но под давлением их ближайшего окружения. (Тот же Бернард поднял мятеж, подстрекаемый дурными людьми, своими неблагочестивыми советниками.) При этом сам властитель в глазах современников не становился лучше или хуже. Его вина заключалась лишь в том, что он не оказался достаточно стойким, чтобы сопротивляться дурному влиянию. Впрочем, влияние могло быть и позитивным. Но в любом случае в политической культуре каролингского времени ему придавалось огромное значение.

Другим проявлением тотальной унификации стала политика Карла в отношении Церкви. В 90-х годах VIII века при королевском дворе вырабатывается особая идеологическая доктрина. Опираясь на труды Августина, Иеронима и Исидора Севильского, придворные академики и прежде всего, Алкуин формируют представление о том, что христианская империя не погибла на Западе под ударами варваров в V веке н. э., а продолжала существовать, переходя от народа к народу. Правда, теперь она мыслилась уже не столько как политическое образование, сколько как некое духовное единство, возникшее на основе приверженности к христианской религии. При этом само существование империи обретало определенные смысл и цель. Через победу христианства во всем мире она должна была привести к установлению Царства Божьего на земле. Здесь особая роль отводилась королевской власти и Церкви. Именно христианнейший король, могущественный правитель, укротитель язычников, гроза еретиков, объединивший под своей властью весь христианский мир, должен был вести свой народ к спасению через утверждение в нем истинной веры. В этом также довольно отчетливо проявлялась ориентация раннесредневекового человека на внешнюю силу, независимую от воли отдельного индивида и довлеющую над ним.