После смерти отца в самом невыгодном положении оказался Людовик. Последний раздел, утвержденный на вормсском собрании, оставлял за ним лишь небольшой кусочек на юго-востоке королевства. Однако Карл, не без оснований опасаясь амбициозного Лотаря, посчитал более разумным привлечь брата на свою сторону обещанием равных условий дележа. Лотарь же быстро позабыл свои многочисленные клятвы и заверения в сыновней почтительности и братской любви. Почти сразу после смерти отца он дал понять, что не собирается отступать от условий Ordinatio, сосредотачивавших в его руках огромную власть. Идеологическая доктрина золотого века каролингской империи вновь была поднята на щит, и у нее обнаружилось немало сторонников. Разумеется, речь шла прежде всего о политике, о том, кто и как будет властвовать. Возвышенная идея построения на земле Града Божьего использовалась лишь для того, чтобы оправдать определенные политические амбиции. Страна раскололась на два лагеря. Борьба велась отчаянная. В 841 г. в жесточайшем сражении у Фонтенуа-ан-Пюизе войско Лотаря было разбито армиями Людовика и Карла. Эта первая по-настоящему крупная победа упрочила союз младших братьев. Год спустя в Страсбурге они скрепили его клятвой, произнесенной публично, как в старые варварские времена, перед всем войском. С другой стороны, сама битва, в которой тысячи христиан, братьев не только по вере, но зачастую и по крови, убивали друг друга, произвела на современников колоссальное впечатление. Очевидец этих событий говорит о растерянности, царившей в стане победителей, об их желании поскорей загладить свою вину, о том, как герои каялись и выдерживали пост, о том, что не людские намерения, но Божья воля свершила это...[245]
Возможно поэтому Карл и Людовик, добившись явного военного преимущества, не спешили им воспользоваться, но стремились помириться с Лотарем. Наконец он уступил. В 843 г. в Вердене три брата “по совету и с согласия своих верных” поровну поделили королевство франков между собой. Событие это не нашло широкого отклика у современников. Прошло оно буднично, почти рутинно, ибо казалось делом вполне обычным, не заслуживающим особого внимания. Не обошлось, правда, без казусов. На первом заседании вдруг выяснили, что толком никто не имеет представления об истинных размерах империи. Поэтому окончательное решение вопроса пришлось на некоторое время отложить.Как бы то ни было, но королевство франков вновь подверглось разделу. Традиция побелила новацию. Раннесредневековый политический консерватизм, хотя и поколебленный основательно каролингскими реформами, все же сохранил свою жизнеспособность. Монархическая идеология не сумела с ним совладать. Следует, правда, отметить, что появление в империи нескольких королей не означало для современников ее разделения. Она продолжала восприниматься как единое целое. Ведь во главе отдельных ее частей стояли представители одного клана, связанные тесным кровным родством. “Наши короли” — так называл их хронист еще многие годы спустя после Вердена[246]
.Однако в исторической перспективе именно этот раздел оказал огромное влияние на последующее развитие Европы. Из осколков империи выросли современные Франция, Германия, Италия.
Территориальные и временные рубежи каролингского общества весьма размыты. Со всей определенностью очертить их достаточно трудно. Однако в чем сомневаться не приходится, так это в том, что влияние наследия предшествующего времени оказалось огромным. В средневековой Европе еще долго сохраняют свое значение каролингские политические механизмы реализации власти, формы ее репрезентации. Но особое значение имела монархическая идеология, сыгравшая колоссальную роль в становлении национальных монархий. Они утверждаются на каролингской почве где-то в X веке, в Германии в первые его десятилетия, во Франции — в последние. Имперская идея получает второе рождение в германском королевстве Оттонов и доживает вплоть до XX века, влившись в идеологию Третьего рейха...
Единство и раздробленность, порядок и дезорганизация, мир и война... Два правителя символизировали собой две эпохи — великий император франков Карл и его благочестивый наследник Людовик. Уже вскоре после Вердена стала формироваться традиция бесконечного восхваления одного и сожаления о другом, сожаления, переходившего порой в открытое осуждение. Очень быстро Людовик стал уходить в тень своего прославленного отца. Буквально до последнего времени представление о его второстепенности господствовало и в общественном сознании, и в науке. И если сдержанные немцы все же именовали его der Fromme (благочестивый), то более эмоциональные французы дали ему обидное прозвище le Debonnaire (добродушный). Не стоит сейчас говорить о том, почему и как это произошло[247]
. Мы предлагаем вернуться в начало...ТЕГАН И ЕГО СОЧИНЕНИЕ