Деяния императора Людовика

“Знания и мудрость” Тегана, отмеченные Валафридом в одном из поэтических посланий[276], заставляют коснуться вопроса о его возможном образовании. Все, что мы можем узнать об этом, содержится в Gesta Hludowici. Тегану знакомы некоторые античные авторы, Гомер, Овидий, но прежде всего Вергилий. Произведения последнего он дважды цитирует (44, 52). Однако в целом его сведения об античной литературе скудны. Это особенно заметно на фоне небывалого расцвета внимания к ней при каролингском дворе и в ряде имперских монастырей, таких как Рейхенау, Лорш, Прюм, Фульда и др. Его знания ограничиваются необходимым минимумом риторического образования, основу которого составляли как раз произведения Овидия и Вергилия. Влияние античных классиков на Тегана минимально. Оно не прослеживается не только в идейном плане, но даже на уровне лингвистических заимствований. Язык Gesta далек от изящества. Теган зачастую избегает сложных грамматических построений и предпочитает использовать простые конструкции. Длинные фразы, в которых уместно было бы ожидать употребления инфинитивных оборотов, представляют собой лишь череду дополнительных и определительных придаточных предложений. Автор постоянно нарушает порядок согласования времен, неправильно употребляет конъюнктив. Даже в аналогичных случаях он не уверен в выборе наклонения[277]. Путаница наблюдается в падежном согласовании имен, относящихся к разным склонениям[278], в использовании предлогов (de или ех), в правописании отдельных слов[279], в употреблении ablativus absolutus[280]. Конечно, определенное количество ошибок можно было бы списать на переписчиков[281]. Однако в целом грамматический стиль произведения безусловно обладает ярко выраженным авторским началом. К его особенностям можно отнести также использование в одном предложении однокоренных слов[282], ненужных дополнительных синонимов[283], повторение одних и тех же слов и выражений, подчас весьма громоздких[284].

Те главы, что особенно напоминают анналы (10-15, 21-41), по стилю несколько отличаются от остальных частей произведения. Здесь преобладают простые грамматические формы, а сложноподчиненность почти целиком заменяется сложносочиненностью. Это особенно характерно для провинциальной анналистики. Можно предположить, что при написании указанных глав Теган использовал какие-нибудь не дошедшие до нас местные анналы или, что также вероятно, сам вел погодную запись в своем диоцезе. К сожалению, доказать это со всей определенностью не представляется возможным.

Уже современникам труд Тегана казался более правдивым, нежели изящным[285]. Его латынь, тяготевшая к разговорному языку, значительно уступала высокому стилю Эйнхарда, Алкуина, Валафрида или Рабана Мавра.

Думается, однако, что Теган сознательно не стремился к стилистическому совершенству. Его образованность носила иной характер. В основе нее лежали прежде всего Библия, сочинения Отцов Церкви, агиографическая литература. Gesta Hludowici изобилует реминисценциями из Ветхого (16, 20, 44, 52, 53) и Нового (44, 49) Заветов. И даже там, где нет прямого цитирования, Теган опирается на примеры библейской истории, считая ее единственно авторитетным и достойным орудием дидактического воздействия (3, 20, 44,). На страницах Gesta упоминаются также “Пастырское правило” Григория Великого (20) и сочинение Тобия о блаженном Иове (44). Однако источником подлинного знания Тегану представлялась прежде всего Библия. Складывается впечатление, что он просто не испытывает необходимости искать истину где-либо еще и меньше всего в произведениях древних язычников. Этим, пожалуй, объясняется и скверный литературный стиль Тегана: латынь Вульгаты казалась ему вполне приемлемой. Более того, возможно, единственно достойной для реализации поставленных им задач. В раннее Средневековье всякий письменный текст обладал значительной долей сакральности и, строго говоря, восходил к Богу. Так что подражание библейской латыни представляется вовсе не случайным. В конце концов, Теган писал не изящное литературное произведение, а в высшей степени эмоциональный полемический трактат с изрядной долей дидактизма. Трактат, весьма похожий на проповедь. Он и завершается как проповедь: хорепископ Трирский никогда не забывал о том, что он должен заботиться о душах своей паствы.

* * *