Действительно ли была та гора?

— Нет, не просили. У каждого был с собой паек. Все они спали, подложив под голову подушку, похожую на деревянный валик, но оказалось, что это была буханка хлеба. Они не пытались меня угостить, а я не просила. Так что каждый ел то, что у него было, а что? — Говоря так и всем своим видом показывая, что этот случай был забавным, она засмеялась, раскрыв беззубый рот, словно вспомнила что-то из своей далекой юности.

Если бы кто-нибудь из солдат, не важно, какой армии, предложил мне, вместо того чтобы разжечь огонь, сварить кашу, то я, наверное, закричала бы «ура!». Я не знаю, насколько мои наглость и бесстыдство воровки еды были благороднее, чем желание той старухи иметь шелковое одеяло, но мне хотелось быстро и благополучно выбраться из сложившейся ситуации. Конечно, быстро решить проблему и освободиться от сковывавших меня обстоятельств было выше моих сил, но я поняла, что мое благополучие каким-то образом связано с судьбой каждого из нас. Мне казалось, что если не появится конюх Шин, или офицер, или старшина, то жизнь без всяких проблем минует кризис, мир снова изменится, а мы снова будем жить не зная бед. Но я постоянно думала о словах, которые сказал мне в ту ночь Шин. Я искренне молилась, чтобы он никогда больше не появился в нашей деревне, и успокаивала себя тем, что его ночные угрозы были всего лишь пустыми словами.

За рекой Ханган слышались громкие звуки разрывающихся снарядов и знакомый нам с прошлого лета грохот пушек, не прекращавшийся ни днем, ни ночью. Такие раскаты войны становились для меня или радостным боевым кличем, вселяющим надежду на изменения в мире, или тревогой, подобной той, что возникает, когда смотришь, как на твоих глазах выкипает в котле масло.

Если сравнить власть отсутствующего конюха Шина и власть Кан Ёнгу, который не только хорошо справлялся с бумажной работой по отправке беженцев на север, но и занимал пост председателя народного комитета района, последняя на самом деле ничего не значила.

Кан тоже знал моего брата как больного туберкулезом и обычно лишь сочувствовал мне. Будучи от природы человеком мягким, он не мог заставить кого-то что-либо сделать. Даже когда нужно было принять решение, касавшееся его судьбы, он был мягок до безответственности. Не имея своего мнения, Кан плыл по течению, прислушиваясь к мнению других. Однако, когда нужно было отговаривать стариков, упорно желавших уехать на север, он был очень убедителен. В конце концов он разрешил ехать на север только одной женщине, остальных четверых уговорил остаться в Сеуле. Разрешение получила здоровая женщина примерно пятидесяти пяти лет, которую и старухой трудно было назвать. Она оказалась женой, а не матерью перешедшего на сторону севера. Не то чтобы Кану не удалось ее переубедить, просто он не стал этим заниматься.

— Говорят, что хозяин того дома — старик, сидевший в тюрьме в Южной Корее. Он не только был за коммунистов, но и слыл очень образованным человеком. Конечно, такой человек и в Северной Корее может работать на хорошем месте, поэтому есть надежда найти его. Но что касается других старух, их сыновья, ничего не понимая, перешли на сторону севера и изъявили желание вступить в ряды добровольческой армии. Как узнать, живы они или нет? Когда я сказал им, что в такую морозную и снежную зиму, пройдя три тысячи ли^[24]в поисках сыновей, они могут лишь напрасно потерять свои жизни, они все прислушались к моим словам.

— Вы хорошо поступили, — сказала я, понимая, каких трудов это ему стоило. — Стариков там, кажется, особо не жалуют.

— Мы что, думаешь, едем туда наслаждаться гостеприимством? После того как мир вновь встанет с ног на голову, здесь нам не избежать преследований.

Он легко сказал эти слова, но по глазам было видно, что он огорчен. Помолчав какое-то время, председатель внезапно спросил:

— Кстати, товарищ Пак, а у вас есть удостоверение горожанина?

— Конечно есть.

— И у членов семьи тоже?

— Конечно, у всех есть. Кроме двух маленьких племянников.

— Хорошо вам. Тогда зачем вам ехать на север? Если бы у меня было такое удостоверение, я никуда не поехал бы.

— Не говорите ерунды… Раз вы говорите, что не можете остаться, потому что у вас нет какого-то удостоверения, значит, вы едете?

— Вы можете позволить себе говорить «какого-то удостоверения», потому что не знаете, каково это, когда его у вас нет, — сказал он грустно.