Действительно ли была та гора?

— Скоро поступит распоряжение об отступлении, но мы не можем оставить жителей города, которые ждали нас и доверяют нам. Принято решение об эвакуации жителей.

— Вы хотите сказать, что нас отправят на север насильно?

— Не насильно. Это наш долг.

— Вы об этом хотели поговорить?

— Вот-вот поступит распоряжение в районный народный комитет, — сказал он, не обращая внимания на мой вопрос. — Вам, товарищ, прибавится работы.

— Зачем вы заранее говорите о том, что скоро и без того станет известно?

— Я подумал, что хорошо было бы заранее предупредить вас, чтобы вы не пытались избежать эвакуации. За время, что я работал с вами, я понял, что идеологически вы не на нашей стороне, так что мне показалось, что совет вам не помешает… Стариков заставлять не собираются, но по отношению к молодым, как вы уже поняли… это равносильно отсутствию свободы выбора, запомните это.

— Вы же хорошо знаете наше положение и то, что у нас есть больной, более бесполезный, чем все старики?

— Об этом не переживайте, я попробую обеспечить максимальное удобство для его переправки.

— Вы хотите сказать, что выделите повозку? Но ведь это равносильно тому, что вы приказываете моему брату умереть. Прошу вас, не поступайте так!

— Я сам не рад. Но я прошу понять наше беспокойство: нам не хочется оставлять даже одного человека, которого можно использовать в качестве рабочей силы. Когда мы вступаем в безлюдные места, знаете, как мы скрипим зубами от злости?

— Даже если вы угоните всех оставшихся в Сеуле людей, наберется не больше нескольких сотен человек. Вы что, думаете, что несколькими сотнями людей сможете отомстить нескольким миллионам?

— Я считаю, что гораздо важнее не число людей, а то, насколько сильна в них жажда мести, — сказал Шин и подложил несколько полешек во вспыхнувший огонь.

По его унылому лицу, не похожему на лицо человека, горевшего желанием мстить кому-либо, волнами пробегали колеблющиеся мрачные тени. Он сладко зевнул. Считая это удобным моментом, я пожелала ему спокойной ночи и быстро выскочила на улицу.

Олькхе не спала, дожидаясь моего возвращения. Едва увидев меня, она торопливо спросила: «Ничего страшного не произошло?» Спросив, что страшного могло произойти, я собралась на этом закончить разговор, но, увидев спокойно спящую мать, внезапно почувствовала, как ненависть переполняет меня. Я не смогла сдержать порыв гнева и стала с силой трясти ее. Разбудив мать, я громко, с обидой в голосе, почти срываясь на крик, сказала:

— Мама! Мама, как можно так спокойно спать? Как вы могли так поступить?

— Что? Что я такого сделала? — недовольно пробормотала спросонья мать, сладко зевая.

— Только что… Я говорю о разговоре с господином Шином. В этом безумном мире беззакония вы можете так спокойно спать, когда ваша дочь пошла с конюхом, невесть откуда взявшимся посреди ночи? Вы знаете, что я вызвалась пойти вместо сестры не только из-за детей? Я хотела защитить ее, я боялась, что он ей навредит! Если даже девушка, не бывавшая замужем, подумала об этом, о чем же думали вы? Если я заступилась за сестру, разве вы не должны были заступиться за меня? Почему вы ничего не сделали?

Не сдерживая себя, я спустила на нее всех собак. Чем больше я говорила, тем больше злилась.

— С тобой ведь ничего страшного не произошло? — испуганно спросила мать, после того как я закончила свою гневную тираду.

— А что могло произойти?

— Хорошо, я знала, что ничего страшного не случится, поэтому и не беспокоилась. Я бы пошла вместо тебя, если бы он был не из армии северян, а из национальной или американской армии. Я пошла бы вместо вас обеих, — сказала она, словно фанатик, готовый на все, и замолчала.

Временами мать говорила так, словно верила в коммунистическую партию больше, чем члены коммунистической партии, что вводило в заблуждение окружающих. Я была так возмущена, что сил на разговор о предстоящих трудностях у меня не хватило. С такой матерью и братом, у которого единственной защитной реакцией было заикание, нам с племянниками скоро снова предстояло пережить кризис, который должен был вновь перевернуть наш мир с ног на голову.

В ту ночь, когда конюх Шин рассказал мне, что в скором времени северяне могут начать стратегическое отступление, поступило распоряжение о составлении списка людей, которые могли эвакуироваться на север. В народном комитете, куда до этого я ходила по большей части для галочки, вдруг стало очень много работы. С тем, что все члены семьи Чжонхи и председатель Кан эвакуируются на север, мы определились практически сразу, а вот что касается моей семьи, то ее оставили в качестве резерва. Конечно, мы приблизительно знали число людей, готовых к эвакуации, но возникла проблема, которую мы не могли предвидеть.