Действительно ли была та гора?

Даже мысль о том, что я окажусь в родном городке Пакчжольголь, не могла стать для меня утешением. Я не знала, что стало с родным домом, остался ли он целым и невредимым. Кто его охраняет и ухаживает за ним? Но, как бы мне ни хотелось там побывать, какая бы ни шла ужасная война, мне не хотелось возвращаться на родину с позором. Мне хотелось вернуться туда если не со славой, то хотя бы с какими-то достижениями, которыми можно было похвастаться. С тех пор, как я уехала оттуда в восемь лет, и до тех пор, пока не началась война, не было случая, чтобы я приезжала на родину, не имея какого-нибудь повода для гордости. В первое мое возвращение мать одела меня в европейское платье, во второе — попросила похвастаться перекинутыми через плечо коньками, на которых я даже не умела кататься. Я знала, что европейское платье и коньки в той деревне видели впервые. Это вызывало чувство гордости. Каждый раз, когда я навещала родные места, после того как стала первой из девушек нашей деревни, поступившей в старшие классы полной средней школы, от страстного желания, чтобы все люди деревни вышли встречать меня, казалось, разрывалась грудь.

Так как мы не верили в силу продовольственных карточек, наши вещи для эвакуации представляли собой холщевые мешки, наполненные всем, что можно было обменять на еду. Разделив между собой поровну шелковые одежды и серебряные ложки, желая растянуть время, мы раз за разом укладывали и перекладывали вещи, обмениваясь друг с другом. Мать говорила, что скоро придет национальная армия, тогда, каким бы ты ни был старым или больным, рот не покроется паутиной^[28], и что нам, следующим за армией северян, надо взять с собой столько вещей, сколько хватит сил унести. Мы же успокаивая ее, говоря, что вряд ли пустой дом в деревне будет хуже, чем пустой дом в Сеуле, думали про себя, что приобретенные за это время навыки опустошать дома помогут нам и в эвакуации.

Мы могли отправиться в путь и без конюха Шина, но он сказал, что подвезет нас до Гупхабаля, и мы решили поехать все вместе. За день до отъезда никто в нашей семье не спал. Олькхе ангельским голосом утешала мать, которая резко начала бить себя в грудь.

— Скоро увидимся. Если только не перейдем реку Имчжинган, — грустно сказала олькхе.

— Да-да, я тоже так думаю. Что бы ни случилось, только не переходите реку Имчжинган.

Для меня слово «Имчжинган», о котором говорили мать с Олькхе, звучало как их пароль. В моей душе паролем была 38-я параллель, а в их — река Имчжинган, она была той линией, которую каждая из нас не должна была пересекать.

Наконец настал день, когда больше нельзя было откладывать отправление. Мы решили тронуться в путь поздно вечером. Я представила, как мы крадемся под покровом ночи по дороге беженцев, пока хватает сил, а затем остаемся на ночлег в каком-нибудь доме или месте, где от дождя нас сможет защитить крыша. Никто не будет отдавать приказы, но другого выбора у нас нет. Особенно когда самолеты, которые не пропустят даже мышонка по государственной дороге, проложенной на север, будут непрерывно обстреливать нас. Я думала о том, какое расстояние смогут пройти за ночь женщина с ребенком за спиной и девушка, нагруженная вещами. Сможем ли мы преодолеть ужас темноты и холода, неразрывно связанный с войной? Где мы возьмем столько мужества?

До темноты было еще далеко, когда конюх Шин, запыхавшись, поднялся к нашему дому. Он сказал, что есть радостная новость.

— Товарищи, вам несказанно повезло. Мне удалось найти машину, на которой можно доехать до Кэсона. Это грузовик, но в нем есть свободные места для перевозки всех людей, о которых я просил. Скажу честно, больше, чем пожилые люди, меня беспокоил товарищ с ребенком за спиной, поэтому я похлопотал за вас. Разве возможно за ночь пройти больше тридцати четырех ли с грудным ребенком? Но даже если допустить, что это возможно, до Кэсона вам больше пяти дней пути, а раз вы поедете на машине, то успеете доехать туда еще до рассвета. Решено грузиться и ехать сегодня, примерно в десять часов вечера, когда все соберутся возле места отправления. Прошу вас выйти заранее и ждать там.

«Что же будет тогда с условием не переходить реку Имчжинган?» — подумала я и попыталась найти ответ на лицах Олькхе и матери, но они без остановки кланялись, выражая свою благодарность. Увидев это, я вспомнила поговорку: «На мордочке мышки, сидящей перед кошкой, невозможно увидеть ничего, кроме ужаса». Когда все поклоны были отвешены, мать сказала Олькхе:

— Как я выдержу эту разлуку, оставшись без тебя?