Действительно ли была та гора?

То, что брат собрался эвакуироваться, было еще более безрассудным решением, чем зимой, когда он, получив огнестрельное ранение, хотел сразу уехать на юг. Семья дяди приняла решение остаться в Сеуле, я решила последовать их примеру. Мне было легко, потому что я была здорова. Тем, с кем я работала, и просто знакомым я полушутя-полусерьезно сказала, чтобы они перед эвакуацией «пожертвовали» мне излишки продуктов, если они у них есть. Естественно, то, что я так активно выпрашивала еду, косвенно говорило, что я не собираюсь эвакуироваться. В отряде обороны, включенном в программу эвакуации, почему-то были рассержены моими словами, мне даже посоветовали быть осторожнее в выражениях. Члены отряда, если у них не было семей, готовились к эвакуации в группах и, чтобы показать, насколько удобен такой способ, ввели политику открытых дверей. Увидев, как незнакомые молодые люди объединяются друг с другом в группы отправки, я поняла, что и в этот раз главная задача эвакуации — ни в коем случае не оставлять молодых.

Среди присоединившихся к отряду, подготовленному к отправке в эвакуацию, была девушка по имени Чон Гынсуг, она была старше меня на год. Даже не зная этого, я называла ее онни — старшей сестрой. Она вызывала у меня доверие.

Чон Гынсуг родилась в районе Донамдон. Уехав вместе с семьей на юг, где у нее не было родственников, она вернулась, чтобы разведать обстановку. Так как положение родителей на юге было нестабильным, она снова оказалась в роли беженки. Чон Гынсуг была младшей среди многочисленных сестер и братьев, но стала авангардом семьи. У нее были черты характера сильной женщины, готовой в одиночку переплыть реку Ханган.

Когда ситуация снова стала тревожной, наш отряд, обязанности которого до сих пор не были ясны, активизировался, ему поручили организовать отправку на юг всех молодых людей. Особенно напряженная работа шла в отделе по общим вопросам, которому надо было изготовить ID-карточки и нарукавные повязки на английском и корейском языках. Разумеется, в отряде была именная печать, но не было типографии, поэтому надписи надо было делать от руки так, словно они были напечатаны, для этого требовалось особое мастерство. Начальник общего отдела очень хорошо выполнял такие работы. Несмотря на то что корейские слова были написаны мелкими иероглифами и заключались в круглые скобки:()^[57], нарукавные повязки выглядели достаточно солидными благодаря английским словам — «Local Defense Party»^[58]. Помогая делать повязки, я постепенно начала понимать, что мне становится все труднее избежать эвакуации. Из-за того, что меня привел на работу полицейский, я вынуждена была терпеть плохое отношение, чтобы скрыть, что находилась под подозрением. Но открыто меня ни к чему не принуждали, потому что у меня был брат — кожа да кости, у которого вдобавок обострилась паранойя. Когда я сравнивала нынешнюю работу с той, что выполняла зимой в народном комитете северян, я приходила в замешательство, сомневаясь, в каком мире я живу, уж слишком похожи были ситуации.

Однако событие, от которого меня действительно бросило в холодный пот, произошло дома. Брат, догадавшийся о том, что происходит в мире, стал упорствовать, говоря, что он тоже хочет эвакуироваться. Он говорил нам:

— Хорошо, что теперь мы можем эвакуироваться. Только уехав на юг и вернувшись вместе с властями, мы в конце концов сможем ни о чем не волноваться. Раз сказали эвакуироваться, значит, так и надо поступить. Как вы этого не понимаете? Даже помилованный осужденный, приговоренный к пожизненному заключению вместо расстрела, наверное, не был бы так бесконечно благодарен, как я благодарен судьбе.

Если мы собирались эвакуироваться, вновь вставал вопрос транспортировки брата. Я никак не могла взять в толк, почему наша семья никогда не могла спокойно уехать в эвакуацию. Все члены семьи, объединив силы, стали призывать брата быть благоразумным. Мы говорили ему, что у нас на юге нет никаких знакомых, нет денег и что он, несмотря на то что состояние его здоровья намного улучшилось по сравнению с прошлой зимой, не сможет выдержать столь долгий путь. К тому же мы уже испытали на себе отношение обоих правительств к немногим остающимся «пустым орехам». В обеих странах скорее утешают оставшихся и не оставляют их без внимания, а не нагоняют страх. Мы убеждали его, говоря, что в этот раз в Сеуле собралось много членов рода, которые стали друг другу опорой, и теперь, как бы трудна ни была жизнь, выдержать это вместе будет намного легче. Я подумала: «Зачем мы говорим такие очевидные слова? Не лучше ли было бы просто сказать грозным троном: „Раз нельзя, значит, нельзя!“?»