Действительно ли была та гора?

Последние несколько дней мы ели только судеби. Но каждая новая порция отличалась от предыдущей. Олькхе была настоящей волшебницей — еды становилось все меньше, а порция оставалась прежней. В нашем доме было много кимчжан-кимчхи — заготовленного на зиму кимчхи, поэтому, когда олькхе варила суп, она щедро нарезала его, добавив немного клецок. Нарезанный белый кимчхи и судеби по внешнему виду почти не отличались друг от друга. Когда олькхе разливала суп, хитро используя такой обман зрения, она распределяла кимчхи и судеби по своему усмотрению. Бывало, жуешь что-то, думая, что это приятный на вкус судеби, а он оказывается кислым стеблем кимчхи. Что касается брата и матери, то в их пиалах[16] наверняка были настоящие судеби. Я была искренне возмущена таким отношением. Почему я должна это терпеть? Ведь даже в семье строгого дедушки, где я росла, еду делили честно. Но мне было стыдно упрекать в чем-то олькхе, ведь я знала, что ей доставался лишь бульон, в котором не было не то что нескольких кусочков судеби, но даже кислого кимчхи. Когда она готовила судеби, схватив горловину мешка с пшеничной мукой, в котором осталась примерно половина наших запасов, я замечала, как ее руки мелко дрожали. Каждый раз, видя это, я думала, что на ее месте я бы, наверно, тайно досыта наедалась на кухне и только потом выносила столик с едой. Я уважала ее за благородство. Но главная причина, по которой я не сердилась на олькхе и слушалась ее, заключалась не в моем уважении, а в том, что я инстинктивно чувствовала: наша семья могла выжить, только находясь под ее руководством.

«Мы выходим на борьбу за выживание» — эти слова она сказала вечером того дня, когда на завтрак, обед и ужин мы ели только суп из кимчхи, в супе не было ни единого кусочка судеби. От голода мне казалось, что еще немного — и блинчики из угля станут казаться мне белым судеби. Мне не нравилось, как благородно ведет себя олькхе, делая все, чтобы в доме не знали о том, что мы с ней голодаем. В общем, сначала я не поняла, что означают слова «борьба за выживание».

— Звучит лучше, чем «воровать», — сказала она, отводя взгляд.

Оказалось, что она неизвестно когда сделала все необходимые приготовления. Похоже, она собрала все инструменты, какие были в доме: молоток-гвоздодер, плоскогубцы, долото, отвертку и маленький топорик. Глядя на все это, я подумала, что с таким арсеналом не только вором, но, если разгневаешься, даже убийцей станешь.

За то время, пока мы жили без электрического света, наши глаза, словно глаза совы, стали ясно видеть в темноте. В небе висела луна, но полнолуние еще не наступило. В тусклом свете поблескивала белая замерзшая дорога, а снег на крышах домов, словно не собираясь таять, выглядел твердым, как будто смерзся намертво. В те дни стоял сильный мороз. Стоило выйти из дома, как тебя пробирал холод, выбивавший слезы из глаз. Нам было страшно и стыдно, и еще больше нас угнетало то, что мы ясно понимали, во что ввязываемся.

Олькхе, взяв инициативу в свои руки, быстрыми шагами направилась вверх по склону. Ютившиеся на нем старые и ветхие дома были наспех сколочены из досок. Их построили еще в неспокойные времена после освобождения[17]. Сейчас люди в них не жили, поэтому на дверях были навесные замки. На воротах не было даже листовок с предупреждением, которые несколько дней тому назад расклеивали северяне. Открытых домов поблизости не было, а если бы и были, мы бы точно обошли их стороной. Навесной замок на дверях был для нас лучшей гарантией того, что внутри мы не встретим хозяев.

Двери некоторых домов были заколочены досками. Один из таких домов и стал нашей первой целью. Мы, просунув отвертку между доской, закрывавшей вход, и шляпкой вколоченного гвоздя, немного расшатали его, а затем, воспользовавшись гвоздодером, оторвали доску с противным скрипучим звуком. С другой стороны доску можно было оторвать голыми руками. Олькхе предусмотрительно прихватила из дому спички и огарок свечи. Когда она зажгла свечу в незнакомой комнате, похожей на пещеру, в которую даже днем не проникал свет, у меня волосы на голове встали дыбом, словно к горлу кто-то приставил кинжал.

Потом мы видели немало домов, где хозяева, уходя, оставляли все на своих местах, но еды там почти никогда не было. Но наш первый дом был весь перевернут вверх дном. Вещи беспорядочно валялись на холодном полу, будто здесь не раз побывали мародеры. Я решила, что хозяева, видимо, сначала и не думали эвакуироваться, а когда пришлось срочно собираться, в нервной суете не могли решить, какие из вещей для них важны, а какие — нет. В доме, между комнатами, валялся большой узел с лямками, сделанный из разорванной простыни, внутри него мы нашли одежду и примерно две тыквы риса[18]. Это, без сомнения, был узел, который хозяева хотели забрать с собой. Осталось загадкой: то ли хозяева в суматохе забыли про узел, то ли бросили его потому, что было слишком много других вещей. Так или иначе, для нас это было большой удачей.