Действительно ли была та гора?

Успокоившись, мать Чжонхи разрешила мне войти в комнату и немного погреться, прежде чем уйти. На самом теплом месте лежал мальчик лет четырех-пяти, он сильно капризничал. Скорее всего, у него была свинка: он метался из стороны в сторону, а сильно опухшая шея была обмотана промасленной бумагой, через которую проступала черная мазь. Мать Чжонхи еще до того, как я успела спросить, сказала, что они не смогли эвакуироваться из-за него, и в свою очередь спросила, что помешало эвакуироваться нашей семье. Я ответила, что в нашем доме тоже есть больной. Мы стояли друг перед другом и чувствовали необъяснимый стыд, будто то, что мы не смогли эвакуироваться, было каким-то преступлением. Наши истории были похожи, но мы явно не доверяли друг другу.

В огромном доме с черепичной крышей, в котором жила семья Чжонхи, было три большие комнаты с гладкими блестящими деревянными полами. Выходя из дома, я оглянулась и увидела, что одна стена была полностью заставлена книжными шкафами. В них в основном были книги на японском языке по литературе, философии, истории, обществоведению и религии. Мое сердце забилось чаще. Как я завидовала! Но я подумала, что книги не принадлежали этой семье. Не смея и мечтать о том, чтобы попросить что-нибудь почитать, я лишь с завистью и восхищением посмотрела на заветные шкафы. Но мать Чжонхи, поймав мой взгляд, состроив виноватое лицо, опередила мою просьбу:

— Это не наши книги… Это дом наших родственников, эвакуируясь, они попросили нас присмотреть за хозяйством.

Поняв, что слишком откровенно показала свой интерес, я покраснела. Той ночью я долго не могла заснуть, наверное, потому что думала о той семье, о тех бесчисленных книгах. Мне казалось, что моя душа стремится к семье Чжонхи. «Интересно, — подумала я, — Чжонхи тоже не спит?»

На следующий день она снова пришла набрать воды. Однако в этот раз, несмотря на то что, обучая ее набирать воду, я понемногу смогла ее разговорить и мы сдружились, я не стала провожать ее до дома. Вместо этого я наполнила ее ведро лишь наполовину. Мне показалось, что ей было интересно, с кем живу я, потому что она все время украдкой поглядывала в сторону нашего дома, но я не пригласила ее войти. Честно говоря, у меня не было права так поступать с девочкой, хотя я и была обижена холодным приемом ее матери. Нас тянуло друг к другу, но из осторожности мы сохраняли дистанцию. К своему стыду, я мучилась, потому что не могла разузнать, каких взглядов придерживается семья Чжонхи. По сути своей, идеология — ничто. Предложи ее собаке вместо кости — и та останется голодной. Но я знала, что в любом обществе невозможно быть совершенно свободным от рамок, навязанных идеологией.

Я узнала о Чжонхи совсем немного. До войны она училась в четвертом классе начальной школы. Кроме братишки, болевшего свинкой, у нее была сестренка, погибшая во время бомбардировки. Тогда они еще жили в районе Чхонпхадон, в доме, который после был конфискован оккупантами. Когда девочка рассказывала о том, что видела, как у сестренки взорвался живот и все внутренности оказались снаружи, ее ручки дрожали. Она тихо плакала, а я, поглаживая ее по спине, говорила: «Тише, не плачь, забудь об этом».

Чжонхи сказала, что дом с черепичной крышей на главной улице района Хёнчжондон, в котором они живут сейчас, — дом старшего в их роду дяди. Также я узнала, что только благодаря бабушке, после того как дядина семья эвакуировалась, семья Чжонхи смогла переехать. Дядя делал вид, будто не замечает, что их семья после бомбардировок спала почти под открытым небом. Бабушка, заехав к ним в Чхонпхадон до эвакуации с семьей дяди, передала ключи от дома и попросила их присмотреть за хозяйством. Чжонхи не по-детски здраво рассуждала, предполагая, что бабушка специально подготовила дом, чтобы в сарае было вдоволь продуктов, дров и угля. Но Чжонхи упорно ничего не говорила о том, что интересовало меня больше всего. Впрочем, и я не могла ни словом обмолвиться о брате, хотя пару раз мне хотелось поделиться этим с девочкой.

Вечером я рассказала домашним, что познакомилась с семьей, которая не смогла эвакуироваться из-за ребенка, болевшего свинкой. У меня не было в планах подружиться семьями, просто хотелось, чтобы мысль о том, что рядом есть люди, живущие в схожих обстоятельствах, стала для нас утешением. Однако мать заинтересовал лишь рассказ о болезни ребенка.

— Боже мой, я и подумать не могла, что свинку можно так запустить. Даже эвакуироваться не стали! Это все от невежества. Все используют западные и больничные лекарства, а они бесполезны. Лучшее лекарство от свинки — слюна, которая скапливается во рту за ночь. Скажи матери Чжонхи, что сразу после сна нельзя ни говорить, ни есть, иначе сила слюны исчезнет. Пусть, проснувшись, держит рот на замке. Не полощет, не говорит. Если захочется зевнуть, пусть терпит. Думаю, ради ребенка сможет. Пусть обмажет слюной больное место. Передай, что, если она все сделает правильно, опухоль исчезнет в течение трех-четырех дней.